Земледельцы, подняв головы от земли, с удивлением глядели на них. Чего это галилеяне бродят по их земле, путаясь среди самаритян, едят их хлеб и срывают плоды с их деревьев? Пусть вытряхиваются отсюда, убираются прочь! Какой-то старик не сдержался, вышел из сада и крикнул:
– Эй, галилеяне! Ваш преступный Закон предал проклятию благословенный край, по которому вы ступаете. Так что же вы бродите по нашей земле?! Катитесь отсюда!
– Мы идем молиться в святой Иерусалим, – ответил Петр и остановился, выпячивая грудь перед стариком.
– Здесь молитесь, отступники, на возлюбленной Богом горе Гаризин! – рявкнул старик. – Вы читали Писания? Здесь, у подножия Гаризина, под дубами, Бог явился Аврааму и молвил, указуя на простиравшиеся покуда хватает глаз горы и поля, от горы Хеврон до Идумеи и Земли Мадиам. «Вот Земля Обетованная, где текут мед и молоко, – сказал Он ему. – Я дал тебе слово отдать тебе ее и отдам». Они подали друг другу руки и заключили завет. Слышите, галилеяне? Так гласят Писания. И кто желает молиться, пусть молится здесь, в этих святых местах, а не в Иерусалиме, который умерщвляет пророков!
– Всякое место свято, – спокойно сказал Иисус. – И Бог пребывает всюду, старче, а все мы – братья.
Изумленный старик повернулся к нему.
– И самаритяне с галилеянами?
– И самаритяне с галилеянами, старче. И все иудеи. Все. Старик собрал бороду в кулак, задумался, а затем смерил Иисуса взглядом с головы до пят.
– И Бог с Дьяволом? – спросил он наконец, но тихо, чтобы не услышали незримые силы.
Иисус вздрогнул. Он никогда не задавался вопросом о том, настолько ли велика милость Божья, чтобы в один прекрасный день простить Люцифера и принять его в Царство Небесное.
– Не знаю, старче, – ответил он. – Не знаю. Я человек и пекусь о людях. Прочее же – дело Бога. Старик молчал. Он все так же в глубоком раздумье сжимал бороду и смотрел, как странные путники все удалялись от него, идя по двое, пока не пропали из виду под сенью деревьев.
Наступил вечер. Поднялся холодный ветер, путники нашли пещеру и укрылись в ней. Чтобы согреться, они сгрудились в одну кучу. У каждого оставалось еще по куску хлеба, и они принялись за еду. Рыжебородый вышел наружу, набрал дров, развел огонь, товарищи оживились, уселись вокруг костра и молча смотрели на языки пламени. Было слышно, как дует ветер, воют шакалы, а вдали грохочут глухие раскаты грома, катящиеся с горы Гаризин. У входа в пещеру их взорам явилась большая звезда, взошедшая на небо утешением для них, но вскоре собрались тучи и скрыли ее. Тогда они закрыли глаза, опустили головы на плечи один другому – Иоанн тайком набросил свою накидку из грубой шерсти на плечи Иисусу – и все вместе, сбившись гурьбой, словно летучие мыши, уснули.
На другой день они прибыли в Иудею. Постепенно растительность менялась у них на глазах. Пожелтевшие тополя, усеянные плодами рожковые деревья и многолетние кедры встречались все реже. Местность стала каменистой, безводной, суровой. И крестьяне, появлявшиеся из-за низких, потемневших дверей, казались высеченными из кремня. Лишь изредка среди камней пробивался смиренный и изящный дикий цветок. Иногда из глубокого оврага посреди глухой пустыни долетал крик куропатки. «Должно быть, отыскала лужицу и пьет воду…» – думал Иисус, радостно ощущая в ладони ее теплое брюшко.
По мере приближения к Иерусалиму местность становилась все более суровой. Бог менялся. Земля больше не смеялась здесь, как в Галилее, и Бог тоже был из кремня, как села и люди. А небо, которое в Самарии разразилось на минуту дождем, чтобы освежить землю, было здесь словно раскаленное железо. Они шли в тяжком зное. Среди скал чернело множество высеченных там могил, внутри которых истлели тысячи предков, снова превратившись в камни.
Опять наступила ночь. Они укрылись в пустых могилах и уснули пораньше, чтобы набраться сил и завтра вступить в святой город.
Только Иисус не мог уснуть. Он бродил среди могил, слушая ночь, и на сердце у него было тревожно. В душе его раздавались мрачные голоса, стоял громкий плач, словно тысячи людей мучились и рыдали внутри него…
Около полуночи ветер улегся, воцарилось ночное спокойствие. И тогда среди тишины воздух вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вначале Иисус подумал, что это воет голодный шакал, но затем с ужасом понял, что вопияло сердце его.
– Боже! – прошептал Иисус. – Кто стенает во мне? Чье это рыдание?
Он устал, забрался, как и другие, в могилу, скрестил руки на груди и отдался на милость Божью. А на рассвете приснился ему сон. Будто был он с Марией Магдалиной, и оба они пролетали в бесшумном спокойствии над большим городом. Летели они низко, едва не касаясь крыш. Затем, уже на самом краю города, дверь последнего дома отворилась, и оттуда выше исполинского роста старец с длинной-предлинной бородой и сияющими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а сами руки густо испачканы глиной. Старец поднял голову и увидел, как они летят в вышине.
– Стойте! – крикнул он. – Мне нужно поговорить с вами!
Они остановились.
– Что ты хочешь сказать нам, старче? Говори, мы слушаем.
– Мессия – тот, кто любит всех людей, Мессия – тот, кто умирает, потому что любит всех людей, – сказал старец.
«И это все?» – спросила Магдалина. «А разве этого мало?» – гневно воскликнул старик. «Можно войти в твою мастерскую?» – снова спросила Магдалина. «Нет. Разве ты не видишь: мои руки все в глине. Там я тружусь над Мессией».
Иисус вскочил со сна, и тело его было легким, будто он и вправду летал. Светало. Товарищи уже проснулись, и взгляды их устремлялись от скалы к скале, от холма к холму – туда, вдаль, к Иерусалиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168