А смотреть все подряд незачем. Я и сама смотрю телевизор у Манделей.
– Ну, они, конечно, должны испробовать все новомодные изобретения!
– Телевизоры изобретены уже довольно давно, и своим телевизором они пользуются разумно, как выразился бы ты.
– И ты серьезно думаешь, что твоя тетя Элис тоже будет пользоваться им разумно?
– По-моему, это не наше дело. Знаешь, я подумала об этом только вчера, когда она заглянула в мой кабинет и сказала: «Ты сидишь у себя в кабинете, твой отец – у себя. Мне следует снять комнату в каком-нибудь пансионе, все-таки было бы не так одиноко».
– Не понимаю, откуда эти жалобы на одиночество. Она почти каждый день где-нибудь бывает, и ей никто не мешает приглашать к себе по вечерам знакомых.
– Ее знакомые принадлежат к тому кругу, где по вечерам в гости без мужей не ходят, а тебе не интересны ни они, ни их мужья. И мне тоже. Ты сам это знаешь.
– Я знаю, что с возрастом она становится все более истеричной, и я не уверен, что нам следует ей потакать.
– Это климакс.
Мартин поморщился, но Лиз спокойно продолжала:
– Мы должны учитывать, что у нее наступает критическая фаза. Я считаю, что ей следует показаться доктору. Теперь от этого дают всякие таблетки.
Мартина покоробила подобная прямолинейность, как она коробила его всю жизнь. Но Лиз либо не заметила, какое впечатление произвели на него ее слова, либо решила не обращать на это внимания. Она сказала умоляюще:
– Пожалуйста, купи ей телевизор, папа. Тогда она не будет чувствовать себя совсем уж выброшенной из жизни.
– Ты делаешь из меня какое-то чудовище, – сердито воскликнул Мартин.
– По отношению к тете Элис и ты и я действительно немножко чудовища. У нас есть наша работа, а у нее нет ничего, кроме Ли-Ли и нас с тобой, и мне порой кажется, что Ли-Ли доставляет ей больше утешения, чем мы.
– Ты слишком усердно изучаешь психологию.
– Но ты все-таки подумай об этом.
– Они, кажется, очень дороги.
– Ну, новый парус для «Керемы» стоит вдвое дороже.
– Это же совсем другое дело!
– Различие только в том, что яхта доставляет удовольствие тебе, а телевизор будет доставлять удовольствие тете Элис.
– И тебе?
– Не спорю, но не очень часто.
– Ну хорошо. Я скажу моей секретарше, чтобы она навела справки.
– Не надо. Скажи тете заранее, чтобы она могла сама выбрать, какой ей понравится.
Мартин поглядел на дочь, сдвинув брови.
– Мне иногда кажется, что твоя бабушка была права: ты действительно намного старше твоих лет.
Лиз наморщила вздернутый нос.
– Мы живем в век сверхзвуковых скоростей. И нам приходится расти быстро. Мне кажется, ты плохо понимаешь тетю Элис.
– Я плохо понимаю мою собственную сестру, рядом с которой я прожил всю мою и всю ее жизнь?
– В этом-то, возможно, и беда. Мне становится страшно, когда я думаю, что она весь день проводит одна в большом доме, который ей не нравится.
Мартин возразил с необычной для него горячностью:
– Она постоянно жалуется, что у нее слишком много работы.
– Это для того, чтобы придать себе важности в собственных глазах. Когда я сравниваю ее с тетей Карен, у которой есть не только семья, но и свое дело, я вижу, насколько пуста ее жизнь.
– Неужели ты считаешь, что и твоей тетке следовало бы найти себе работу?
– Это могло бы принести ей большую пользу.
– Надеюсь, ей ты этого не говорила?
– Надеешься ради нее или ради нас?
– Это провокационный вопрос.
Он подмигнул ей сквозь очки. Иногда ей казалось, что он носит их только для того, чтобы прятаться от внешнего мира, а не для того, чтобы яснее видеть этот мир.
Поезд подошел к перрону Центрального вокзала. Лиз вышла своей легкой, стремительной походкой, и солнечный луч вдруг вызолотил ее короткие, как у мальчика, волосы, когда она остановилась, чтобы помахать отцу на прощанье, и улыбнулась ему широкой улыбкой, открывавшей все ее маленькие зубы. Мартин вдруг заметил в ней сходство – он не сразу понял, с кем. И тут его словно ударило. Господи! Как похожа она стала на мать! Такая же стройная, искрящаяся той же жизнерадостностью, при воспоминании о которой у него еще и сейчас щемило сердце. Да, Жанетт выглядела бы точно так же, если бы надела это нелепое платье и столь же безжалостно обошлась со своими волосами. Но Жанетт принадлежала к более женственному поколению.
Военный брак. Только война сделала его возможным. Он так и не понял, какой вихрь закружил его, и предпочитал вовсе не вспоминать свою женитьбу и ее горькое завершение – бегство Жанетт и развод. Все это походило на какой-то сенсационный современный роман, а он не любил сенсаций и не любил романов. Если не считать трудов по своей специальности – его юридическая библиотека славилась количеством и подбором книг, – он читал только жизнеописания великих мореплавателей, их дневники и письма.
Именно это пристрастие было отчасти повинно в том, что он потерял Жанетт, которую до глубины души возмутило его решение пойти добровольцем в Спасательный отряд, когда началась война с Японией. Нет, против самой службы во флоте она ничего не имела. Как юрист, он мог бы получить должность в военно-морском штабе в Сиднее или Мельбурне и всю войну провести на суше. Такая служба приносила известность. Но он предпочел поступить на корабль вспомогательных военно-морских сил, которые неизменно остаются в тени, – он поступил в Спасательный отряд, суда которого тихо уходили в кишащие подводными лодками воды и возвращались так же незаметно, не украшая своими фотографиями страницы газет. Жанетт примирилась бы и со значительно большей опасностью (разумеется, грозящей ему), если бы только она обещала известность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103