«Еще мало евреев было отравлено газом».— Ну, Ганс, ведь это всего лишь выходки маньяков! Посмотрите, какие колоссальные суммы выдаются сейчас бывшим беженцам.— Кто вам об этом сказал, мать или дядя Хорст?— И тот и другой.— А они не говорили, как обстоит дело с бывшими нацистами?— Говорили вскользь; но ведь всем известно, что нацисты — военные преступники казнены, а прочие денацифицированы.— А вы знаете, что наш министр иностранных дел, ближайший советник канцлера, был во времена Гитлера уполномоченным по еврейскому вопросу?— Но его, должно быть, тоже денацифицировали? — не унималась Джой.— Вы так думаете? — Ганс бросил насмешливый взгляд на Стивена, который смотрел вдаль, словно не слыша их разговора.— А что скажешь ты, Стивен?— Дорогая Джой, что касается всего, связанного с Германией, мы с Гансом преклоняемся перед твоими глубочайшими познаниями.В его голосе было столько иронии, что Джой передернуло.— Твоя ирония неуместна.— А как же я должен говорить, когда речь идет о политике? Я знаю тебя десять лет и ни разу не видел, чтобы в газетах тебя интересовало что-то, кроме заметок о музыке, литературной странички или дамских мод.Джой едва сдерживалась, чтобы не вспылить.— Может быть, — продолжал Ганс, — вы когда-нибудь захотите поехать со мной посмотреть один фильм, который часто демонстрируют в кинотеатре УФА. В нем достаточно объективно показана история нашей страны начиная с последней войны.— Благодарю. Но если это какой-нибудь документальный политический фильм, меня это не интересует.Стивен опять пожал плечами.У перекрестка Шарлоттенбург мимо них промаршировала процессия с факелами, полыхавшими, как знамена на ветру.— Что это? — спросила Джой.— Fackelzug.Раздосадованная молчанием Стивена, она спросила:— Ганс, что такое Fackelzug?— Факельное шествие. Сегодня ночью они проводятся во всей Германии.— Религиозная процессия?— Навряд ли. Это процессия в знак протеста против призыва на военную службу.— А кто они?— Участники боев под Сталинградом, оставшиеся в живых. Люди, рожденные в тысяча девятьсот двадцать втором году.— А им не грозит беда за то, что они выступают против правительства?— Конечно, грозит. Но они на опыте знают, что нет худшей беды, как воевать с русскими.— Под Сталинградом, — добавил Стивен, — их погибло триста пятьдесят тысяч, включая Карла, хотя, как офицер, он был старше по возрасту.— Хорст сказал, что его убили.Смех Стивена задел Джой.— Ну и недогадлива же ты! Неужели ты еще не поняла, что, если убиваем мы, это именуется «защитой отечества», а когда убивают нас, это называется «убийством»?До конца пути Джой говорила только с Гансом, который давал уклончивые ответы.Когда они свернули с Хеерштрассе к особняку фон Мюллеров, он из осторожности предупредил ее:— Прошу вас сказать дома, что мы были в опере. У меня с собой программа «Мейстерзингеров».— Зачем?— Затем, что они будут огорчены, узнав, где мы были.— Но разве мы не вольны в своих действиях? Я ненавижу ложь.— Запомни, Ганс: Джой страдает болезненной любовью к правде, — сказал Стивен с напускной веселостью.— Неужели, Стивен?— Неужели, Стивен, — передразнил он племянника. — Не беспокойся, Ганс! Мы скажем так, как ты просишь. Спасибо за хороший вечер.У подъезда в дом их встретила Шарлотта; ее старческое, морщинистое лицо расплылось в улыбке, не скрывшей ее усталости.— Благодарю, — сказала Джой, мягко отстраняя ее. — Нам ничего не нужно, идите-ка спать.Она поднялась наверх, предоставив Стивену объясняться с родными. Услужливость верной Шарлотты трогала ее и вместе с тем раздражала.Ее так и взорвало, когда Стивен вошел в комнату.— Ничего себе, Стивен! — вскричала она. — Не знала я, что ты такой грубиян!И она в бешенстве стала сбрасывать с себя одежды.— А я не знал, что ты такая глупышка! Неужели ты хочешь навлечь беду на Ганса?— Что ты выдумываешь! При чем тут беда, если я скажу, что по моей просьбе мы смотрели пьесу, которая вот уже несколько лет не сходит со сцены в Западном Берлине?— При том, моя дорогая девочка, что есть вещи, о которых берлинцы не любят вспоминать.— Но эту пьесу каждую неделю смотрят тысячи берлинцев.— Возможно, но не таких берлинцев, как мы.— Что значит «не таких берлинцев, как мы»?— Ну, как семейство фон Мюллеров. Послушайся моего совета, избегай говорить о том, что связано с войной. Помни, что мы проиграли войну. А до того, как мы ее проиграли, произошло много такого, о чем некоторые немецкие патриоты не любят вспоминать.— Но ведь ваша семья была против…Повесив пальто в шкаф, он обернулся и, положив руки на ее плечи, сказал:— Послушай, Джой, ты все же, может быть, согласишься, что Ганс и я лучше тебя понимаем, как следует вести себя ради спокойствия в семье? — Он притянул ее к себе и, касаясь губами ее шеи, прошептал: — Ради нас всех, дорогая, не принимай от них никаких милостей.Ничуть не смягчившись, Джой раздраженно сказала:— Ты прекрасно знаешь, что тут дело не в милостях.Стивен молчал. Джой вызывающе спросила:— Разве это не так?Он не отвечал.— Почему ты считаешь, что все происходит по моей вине ?Что бы я ни делала, все не по тебе.— Это не так! Я только сказал тебе сегодня, что мне не нравится, что ты берешь деньги у моего отца, носишься по магазинам, покупая тряпки, как будто у тебя за душой ничего нет. Платьев у тебя не меньше, чем у какой-нибудь кинозвезды. Но если тебе их мало, пожалуйста, на аккредитиве у нас денег достаточно, чтобы удовлетворить все твои желания и не чувствовать себя кому-либо обязанной.Оттолкнув его, Джой надела халат, застегнув все пуговицы.— Говоря откровенно, порой мне сдается, что все вы посходили с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85