И тогда глаза у мамы наполнялись слезами.
Но даже если бы он и нашел сейчас подходящую жестянку, он вряд ли смог бы что-нибудь из нее сделать. Если родители задержатся и еще долго не приедут за ним, он все же научится делать все сам.
Кемми взглянул на буруны. По ним можно легко отгадать, где течение впадает в пролив между песчаными наносами и берегом. Отгадывать это научил его тоже отец, потому что, если ты не очень хорошо плаваешь, такое течение может захватить тебя и унести в пролив. Мальчик медленно вошел в воду, осторожно нащупывая ногой поток воды. Течение было несильным. Когда он оказался в воде по колено, он понял, что дальше идти не следует.
Он вернулся на берег, оглянулся и, убедившись, что вокруг ни души, снял рубашку, свитер и шорты и сложил все это аккуратно на сухом теплом песке, потом вместе со щенком вбежал в воду, окунулся и начал плескаться, громко крича. Вода здесь была холоднее, чем в тех местах, где они жили раньше. Немного поплескавшись, они со щенком выбрались на берег и принялись бегать по песку, чтобы согреться. Возвратившись обратно к своим вещам, он почувствовал, что уже обсох, а шерсть Наджи была еще мокрой.
Они медленно пересекли берег, снова забрались на верхушку дюн и остановились там. Морской ветер высушил волосы Кемми и шерсть собаки. По тени мальчик понял, что наступил полдень, и вдруг почувствовал страшный голод. И словно прочитав его мысли, Наджи стал беспокойно выть, он смотрел на хозяина с мольбой, он тоже был голоден, но есть им было нечего. Мальчик сел на горячий песок в тени раскидистого куста, щенок удобно устроился возле его ног, положил голову на его колени. Кемми погладил щенка по мягкой сухой шерсти, потрепал его шелковистые уши.
— Тебе хочется есть, Наджи, да? Мне тоже, только я никак не придумаю, где нам достать еду? Теперь уж настала твоя очередь. Я ведь подработал кое-что на завтрак у того человека.
Щенок снова завыл, виляя хвостом, и сел.
— Ты не поймал ни одной чайки, а я не достал ни одного краба.
Щенок снова беспокойно завилял хвостом, как бы ловя каждое слово мальчика и стыдясь упущенной возможности.
— А может, ты поймаешь кролика? Или ты даже не знаешь, что это такое?
Щенок вскочил и залаял.
— Ага, значит знаешь, о'кей! Пойдем тогда в лес, там нам повезет.
Грампи рассказывал, будто еще до того как их племя согнали с родовых земель и белые начали там какие-то работы, аборигены добывали себе пищу, охотясь в лесу и на равнинах. Они брали с собой копья и охотились на кенгуру и валлаби, а потом возвращались в селение, гордо неся на плечах свою добычу. Гордость была единственной им наградой, ибо даже самый искусный охотник не мог взять себе лучшего куска мяса.
А бабушка рассказывала, как она вместе с другими женщинами их поселка, захватив с собой сплетенные из травы и древесного волокна корзины, ходила откапывать ящериц, выискивая их по следам на песке, и собирала у ручьев и болот корни кувшинок. Если они и голодали когда, то лишь в период засухи, когда совсем не шел дождь. Звери разбегались, травы не росли, а корни лилий высыхали! Тогда аборигены переходили на другое место, поближе к побережью и кормились там продуктами моря.
Грампи всегда умел добывать пищу. А вот он, его внук Кемми, не умеет. Он научился лишь плести силки для птиц, этому научил его Грампи. Но птиц здесь было совсем немного.
На дюнах росла колючая трава. Кемми вскарабкался наверх и остановился, чтобы собрать желтые, будто лаком покрытые цветы с блестящими листьями. И не потому, что они ему очень уж понравились. Просто цветы любила мама, он словно возвращал ее к себе. Цветы были нежные, но быстро увяли у него в руке.
Они спустились вниз по прибрежным дюнам и вошли в низкорослый кустарник. Здесь было тепло и тихо. Все словно замерло. В полдень всегда так. Грампи говорил, что в это время спит лесной дух, и птицы спят, и животные, и ящерицы, и змеи тоже спят. И в это время лучше всего ловить их. Кемми очень хотелось вспомнить, как это Грампи отличал норы ящериц от змеиных, но прошло так много времени с тех пор, что Кемми забыл об этом и теперь боялся спутать. Было тепло и тихо. Мальчик и щенок устроились рядом на песке и тут же заснули крепким сном, каким спало все вокруг.
Глава десятая
Через окно почты Бренда видела, как мальчик и щенок взбирались на дюны. Она подумала о том, сколько лет этому ребенку, и это вернуло ее к мысли: а сколько же лет было бы сейчас ее сыну? Нет, у нее не было особых привязанностей к ребенку, которого она потеряла. Отцом ребенка ведь был Дерек, и вместе с потерей ребенка он потерял свою власть над ней.
И все же чем-то этот мальчишка-абориген возвращал ее в прошлое, которое ей так хотелось забыть. Но чем именно?
Она машинально подсчитала, что этому мальчику-аборигену было, видимо, лет девять. А ее сыну теперь было бы около пяти, если бы она родила его.
Но она не родила, и этим все было кончено.
Когда радио передало сенсационное сообщение о катастрофе с самолетом Дерека, она послала телеграмму, желая приехать. И получила краткий ответ: твой приезд невозможен из-за служебных обстоятельств. То же самое подтвердил ей командир эскадрильи.
Сообщения о его состоянии здоровья ежедневно публиковались в газетах. От него приходили телеграммы, короткие и, как ей казалось, полные любви, хотя как уж ей удавалось читать про любовь в нескольких строчках?
Она писала ему длинные, запутанные письма о своей любви и о том, что очень тоскует. Он ей никогда не писал. Рука заживает медленно, она догадывалась об этом из коротких телеграфных строк. Она ждала, и от этого, казавшегося вечным, ожидания сердце ее разрывалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59