Я тебя поцеловала. Четвертое мы уже решили – отправимся на озеро Асиноко. А потом…
– Ты расскажешь мне тайны Фудзико, которой я не знаю.
– Мы оба раскроем свои тайны друг другу, иначе несправедливо.
– Хорошо. Или ты споешь мне, я никогда не слышал, как ты поешь.
– Нет, только не это. Я стесняюсь.
Они впервые проводили субботний день как обычная пара. До сих пор им не удавалось налюбоваться друг на друга в профиль, как сейчас, даже очки от солнца были впервые. Хотя Каору любил Фудзико, но он знал о ней гораздо меньше, чем уполномоченный Управления императорского двора. Чтобы не жалеть о потерянном времени, есть только один способ: жадно копить эти счастливые минуты.
Фудзико хотела, чтобы все стало другим, даже их поцелуи. Каору всегда целовал ее на прощанье, чтобы продлить время свидания, – целовал грубо, против ее воли. А сейчас Фудзико сама поцеловала его в начале встречи. Намеренно нарушив череду плохих традиций, она хотела обновить их отношения.
Каору понял это, и его напускная бодрость сменилась искренней радостью.
8.2
– Фудзико, а какая твоя самая любимая музыка?
– Наверное, Гольдберг-вариации Баха.
– Почему? – спросил он.
– И правда, почему? – Фудзико посмотрела вдаль и тотчас ответила: – Люди не меняются за день или за неделю, но год назад я совсем не представляла себе, с кем и где проведу сегодняшний день, что буду делать. Той девушке, которой я была десять лет назад, я нынешняя вообще показалась бы чужим человеком. Удивительно, правда? Проходят сутки, двадцать четыре часа, и ты не замечаешь, что в тебе изменилось, но дни накапливаются, сливаясь, и ты видишь поразительные перемены. Даже самый хорошенький ребенок, пройдя множество двадцатичетырехчасовых повторений, незаметно превращается в старика. Всякий раз, когда я слушаю Гольдберг-вариации, я чувствую безжалостное течение времени.
– Да? А я представляю себе красавицу, у которой тридцать два разных характера. Похожую на тебя, Фудзико. В конце мелодия возвращается к своему истоку, но впечатление оставляет совсем другое, чем в начале. И это Фудзико, и то Фудзико, вот и кружатся тридцать две Фудзико!
– Так и голова может закружиться. Я давно собираюсь тебя спросить: если бы ты не стал певцом, чем бы ты занимался, кем хотел быть?
Честно говоря, он об этом никогда не задумывался. В детстве Фудзико спрашивала его, кем он хочет стать, когда вырастет. Ни минуты не сомневаясь, он ответил: певцом. Фудзико тогда сказала, что хочет быть ветеринаром. Ветеринар превратился в сотрудника ООН, а сотрудник ООН, вероятно, скоро станет еще кем-то. За множество двадцатичетырехчасовых повторений Фудзико добилась удивительного развития. А развивается ли он? Сначала у него был дискант, потом его голос начал ломаться и сделался хриплым – тогда Каору нашел себя в поэзии. Вскоре ему удалось развить свой голос, и он уже пел тенором, глубоким и ярким; затем поработал над высокими нотами и вернулся в прежнюю тональность. Теперь ему остается печально ждать, как постепенно, по полтона, с возрастом он будет терять высокие ноты?…
– Что я умею кроме пения?
– Только избранные способны дарить другим восторг. Именно благодаря таким, как ты, можно поверить в красоту мира. Я не представляю себе мир без пения. Это был бы бесчеловечный мир, в котором нет спасения. Даже на фронте поют.
– Говорят, когда один русский контртенор служил в армии, он запел в туалете – и солдаты сбежались посмотреть на бабу в сортире.
– Будь осторожен, – сказала Фудзико.
– Постараюсь, – ответил Каору на октаву выше, чем обычно.
Машина наполнилась смехом. Наконец-то напряжение первых минут свидания ушло, и влюбленные почувствовали себя легко. Теперь они наперебой открывали друг другу тайники своей души. Вот какая воцарилась атмосфера.
– Какое блюдо ты могла бы есть всю жизнь?
– Блины. А ты?
– Мясо с картошкой.
– Твой любимый цвет?
– Зеленого мха, – ответил Каору. – А твой?
– Голубой, как небо.
– Если бы ты была насекомым или цветком, то каким?
Фудзико сказала:
– Колокольчиком. Почему – не знаю.
Каору ответил:
– «Цветком с того берега» – ликорисом. А знаешь, Кумоторияма мог стать Ликорисом.
– Не очень внушительное имя. Это ты, наверное, придумал?
– А потом я подумал, что хорошим прозвищем было бы Нэмуригаока. Потому что всякий раз, выкрикивая его имя, я вспоминал бы город, где мы встретились.
– Если задуматься, мы выросли в городе со странным названием. Тому, кто уезжает из него, действительно нужно пробудиться ото сна.
Каору поменял тему, спросив о самом печальном событии. Фудзико задумалась и сказала:
– В моей жизни было больше радостного.
– Но радостные и печальные события, наверное, живут бок о бок?
Фудзико начала рассказывать:
– Это случилось в Америке. Одноклассники были добры ко мне. Все они интересовались Японией, много говорили и о себе. Мне нравилось учить английский. Это было в то время, когда ты присылал мне письма со стихами. С каждым днем мне открывалось все больше тонкостей и нюансов чужого языка, но вместе с тем мой японский стал уходить в тень английского. И это было тяжело. Мне казалось, я превращаюсь в перекатиполе – и не японка, и не американка. И это очень меня тревожило…
Каору писал Фудзико стихи, а она отправляла ему в ответ отчеты о жизни в Бостоне. Эти письма и сейчас хранятся на его книжной полке в доме Токива. Может статься, в те времена они чаще думали друг о друге.
– Кажется, это было на следующий день после Хеллоуина. Я узнала, что в небольшом городке на Среднем Западе убили студента-японца. Говорят, он что-то не так сказал по-английски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93