Но тут другой вполне реальный голос вторгся в мрачный мир его размышлений.— Проснитесь, мистер. Что с вами?Он вздрогнул, поднял голову. Уже стемнело, но он разглядел возле машины неясную фигуру мужчины с охотничьим ружьём под мышкой и возле его ног ещё более тёмный силуэт собаки.Маррей сделал над собой усилие и ответил, что все в порядке.— Я думал, может, вам нехорошо, — сказал тот, и Маррей начал было объяснять, что он просто немного устал, ничего страшного, но охотник уже исчез в темноте.Тогда, протянув руку к ключу зажигания, Маррей сказал себе: «Да, все будет в порядке, только бы стать членом Верховного суда. У мужчины должно быть в жизни своё дело».
Анджело Пассетто проснулся. Он не знал, долго ли спал, но, проснувшись и ещё не открыв глаз, почувствовал у себя на лбу прохладу её ладони. На какую-то долю секунды его мышцы напряглись, чтобы сбросить руку со лба, но за эту долю секунды он успел вспомнить, как однажды, ребёнком, он проснулся в темноте и впервые за долгую болезнь почувствовал, что жар прошёл, и все плывёт, и ему прохладно и хорошо, и на лбу у него материнская ладонь.Воспоминание исчезло, Он открыл глаза.Но головы не повернул. Даже когда услышал:— Ты заснул. Ты долго спал.— Да, — ответил он, не глядя на неё и пытаясь понять, что с ним происходит.— Знаешь, почему я пришла к тебе сегодня? — услышал он. ·— Нет.— Я не собиралась. И не собиралась тебе говорить о том, что рассказал Маррей. Но я никак не могла уснуть. Мне пришло в голову такое, о чём я раньше никогда не думала. — Она замолчала.Потом он услышал:— Знаешь, о чём я думала?— Нет, — сказал он.— Я думала о том, как тебя заперли в тюрьме и как ты лежал там, в камере, по ночам. Сначала я думала только об этом. Но потом — знаешь, что мне пришло в голову?— Нет.— Мне вдруг пришло в голову, что и сама-то я всю жизнь прожила в тюрьме. И я вдруг поняла, что ты там чувствовал. Тогда я вскочила с кровати, схватила халат и побежала босиком по коридору, а потом…Он вспомнил, как Кэсси стояла в дверях, и он сразу увидел, что она босая. Увидел белые ноги, прибежавшие к нему по тёмному холодному полу.— …а потом я боялась постучать. Мне стало плохо, и голова начала кружиться, и все поплыло в темноте, но я знала, что должна постучать. Я должна была тебе рассказать, что я знаю, каково тебе было там, в камере, по ночам.Он старался не слушать её. Он весь напрягся и дышал медленно и тяжело. Он старался остановить самого себя, помешать тому, что сейчас должно было произойти.Но не слышать было нельзя.— Анджело! Скажи, ты и теперь просыпаешься в темноте и не знаешь, где ты, и думаешь, что ты все ещё там, в тюрьме? Скажи, Анджело?Он все ещё сопротивлялся и дышал медленно и натужно. Но вдруг что-то будто лопнуло в нём, как сухая древесина, которую медленно гнули, и он услышал свой голос:— Да.И тогда она сказала:— Не будет так больше, Анджело, никогда в жизни.Он держался. Что-то в нём надломилось, но он ещё держался.Он все ещё держался, когда после долгого молчания она тихо, почти шёпотом, спросила:— И ещё знаешь что, Анджело? Знаешь, чего я ещё хочу?— Нет.— Я хочу, чтобы, когда ты просыпаешься здесь, в этом доме, ты знал, что ты не в тюрьме, что ты свободен. Ведь ты всегда можешь уйти отсюда.И то, что раньше в нём только надломилось, теперь развалилось совсем. Или просто подалось, уступило. Он перевернулся на живот, поднялся на локтях, поглядел на неё, увидел, как она сидит со сложенными на коленях руками, освещённая снизу резким светом лампы, а на стену и потолок ложится её тень, и на фоне этой чёрной тени белеет её лицо, — увидел все это и со стоном потянулся к ней.Чуть помедлив, глядя на него все так же задумчиво и отчуждённо, словно сквозь лёгкую дымку, она дала ему руку.Он схватил её и, повалившись ничком, уткнулся лицом в её ладонь. ГЛАВА СЕДЬМАЯ «Здесь не должно быть пятна. Пятно на потолке не на том месте», — вот первое, что ей пришло в голову, когда она проснулась. Пятно должно было быть дальше, над печкой.Но тут она внезапно поняла, что и сам потолок не тот.И подумала: «Я тоже. Я. тоже другая».Она осторожно высвободила руки из-под одеяла и легонько дотронулась ими до своего лица. Она почувствовала, как от этого прикосновения у неё вспыхнули щеки, и, когда она отняла руки, это ощущение не исчезло.«Да, — думала она, закрыв глаза, — человек — всего лишь пространство, окружённое воздухом, который касается кожи, и только так ты и чувствуешь свою форму, чувствуешь, что ты живой, что ты — это ты».Она открыла глаза.Увидела, что мир вокруг неё светится.За окном виднелись чёрные ветки дуба, схваченные инеем, и они сверкали на солнце. Не поворачивая головы — а обернуться ещё не настало время, — она видела часть крыши курятника, и крыша эта сверкала. Светилась освещённая солнцем стена в ногах кровати. Уголком глаза она видела стул возле кровати, и стул тоже весь сиял. И старый грязно-серый халат, перекинутый через спинку стула, и старая фланелевая ночная рубашка.Мир был реален, и он светился.Она обернулась.Сначала она удивилась. Она не узнала Анджело. Потом решила, что это из-за волос. Она всегда видела их расчёсанными до блеска, а теперь они были растрёпаны. Но нет, дело было не только в волосах.Он лежал на боку, лицом к ней, немного подтянув колени, слегка согнувшись. Кожа у него на скулах казалась гладкой и мягкой, несмотря на чёрные щетинки. Всегда насторожённые, блестящие, чёрные птичьи глаза Анджело были закрыты, и от этого лицо его казалось беззащитным. Губы были расслаблены, и по их легчайшим, почти неприметным движениям она видела, как он медленно дышит. Глядя на его чуть шевелящиеся губы, она подумала, что, наверное, таким Анджело был в детстве и кто-нибудь, бывало, вот так же смотрел, как он спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89