— Побойся бога! Подумай, кто получит эти деньги!
— Мне все равно! Только бы он был жив. Разве я не вольна распоряжаться своими деньгами?
— Прости, но это деньги государственные…
— Казна не обеднеет!
Любезный брат Митенька лишь всплеснул руками и в перепалку не полез. Видно было к тому же, что сейчас его гораздо больше заботят не чувства сестры, а дела дальневосточного наместничества. Получить в управление территорию размером с пол-Европы, имея всего двадцать два года от роду, — это как пигмею бросить вызов великану.
— Ну хорошо, — вздохнул великий князь. — Что ты от меня-то хочешь?
— Поговори с папА.
— Так я и знал. А самой переговорить не проще ли будет?
Щеки великой княжны вспыхнули.
— Прости. Если ты настолько занят…
— Я занят, — вздохнул Дмитрий Константинович, — но я переговорю… Только не надо меня целовать, пожалуйста! Я считаю, что ты выдумала глупость. Зря ты решила играть роль героини античной трагедии. Самопожертвование тебе совсем не идет. Но это твоя глупость, не моя.
— Пусть глупость!
Женские аргументы, как правило, неотразимы. Митенька только руками развел. Пусть его рациональной душе не чужды были шалости — но возводить глупость в доблесть? Этого великий князь понять не мог.
— А, вот вы где! — тоненький голосок возвестил о появлении десятилетней Ольги Константиновны, младшей дочери государя. Голосок выдавал обиду на весь белый свет. Государь, недовольный более чем скромными успехами Оленьки в изучении родного языка, проявил крайнюю жестокость: приказал несносному учителю Розендалю продолжать заниматься с великой княжной и в Ливадии. У гимназистов каникулы? Ну и что? «Ты не гимназистка!» — гремел голос Константина Александровича.
И вот теперь вместо морских купаний, пикников и прочих удовольствий несчастная жертва великорусской грамматики ежедневно исписывала по десятку страниц под диктовку придиры-учителя. За каждую ошибку следовал разнос; за пять ошибок несносный тиран оставлял великую княжну без сладкого.
Вот и сейчас глаза Ольги Константиновны были на мокром месте.
— Привет страдательному залогу, — иронически поклонился Митенька.
Младшая великая княжна сердито сверкнула глазами. Только что она хотела пожаловаться на несчастную свою судьбу, чтобы ее утешили, но теперь рвалась в бой. Господь наградил обеих сестер одинаково твердым характером.
Однако великий князь боя не принял.
— Что на сей-то раз случилось? — вопросил он заинтересованно.
Оленька подумала и решила в словесную пикировку не лезть.
— Я написала «карова».
— Правда? — восхитился Митенька. — А как надо?
— Не знаю! Он не снизошел! Это вы, говорит, найдете в моем словаре, ваше высочество! Ничего, кроме словаря, не написал, а туда же — учит!
— Словари не пишут, а составляют, — поправил великий князь и вдруг подмигнул. — В следующий раз пиши это слово через «ы». Проверочное слово — «бык», понятно?
Оленька кивнула, попыталась произнести и тут только догадалась, что братец насмехается. Топнула ножкой, оглянулась — не видит ли кто? — и, показав нахалу язык: «Бе-бе-бе!», — скрылась за кипарисами.
— Маленьких обижать? — Катенька, шутя, взяла брата за ухо.
— Ой! — в комическом ужасе сморщился тот. — Не буду больше, вот крест святой, не буду! Пустите, ваше деепричастие!
Катенька отпустила великокняжеское ухо. Вздохнула о детских ушедших годах. Подумала: а ведь наверняка и братец, и сестрица именно себя полагают сейчас самыми несчастными… Эгоисты! Как смешны их жалкие несчастия!
— Так ты переговоришь с папА?
— Обещал ведь…
Обещанный разговор, однако, не состоялся. Не потому, что великий князь Дмитрий нарушил слово — просто в разговоре о двух миллионах внезапно исчезла надобность.
Из Ялты карьером примчался жандармский ротмистр, привез объемистый пакет. По его получении государь Константин Александрович не вышел на послеобеденную прогулку и покинул кабинет только к ужину. Легкая улыбка на лице государя была сразу же замечена всеми.
— За Лопухина! — неожиданно провозгласил он, подняв бокал «Белого муската красного камня», и не отказал себе в удовольствии смутить пристальным взглядом вспыхнувшую Катеньку. — Вывернулся-таки статский советник! Сутгоф пишет: возглавил подземный бунт в шахтах Шпицбергена, перебил со товарищи невесть сколько пиратов, захватил судно и теперь надеется перенять «Победослав» у Сандвичевых островов. Молодец! Ну да я всегда в него верил…
Ужин прошел превесело. Император поел с аппетитом, много шутил и, рассказав в общих чертах о бунте рабов в угольной преисподней, поднял еще один бокал за счастливое вызволение русских людей из пиратской неволи. Лишь очень опытный наблюдатель мог бы заметить, и то если бы приглядывался специально: государя Константина Александровича что-то тревожит.
Таким наблюдателем оказался великий князь Дмитрий. Катеньке было не до того — сладить бы с бурей переживаний в душе! Но у Мити в душе не штормило.
— Бьюсь об заклад, твой любезный Лопухин выкинул еще какую-то штуку, — сообщил он сестре по окончании ужина.
Внизу в темноте море грызло гальку. Можно было подумать, что оно и впрямь «хрипя, поворачивалось на оси, подобное колесу», как сказанул один провинциальный пиит, насмешив до колик всю Академию изящной словесности. Южная ночь пала на землю и море сразу, не чинясь и не примериваясь. Во дворце слуги зажигали газовые рожки. Потрясающая красота звездного неба завораживала всех, кому не лень смотреть на то, что не приносит дохода. Слева проявилось слабое зарево огней Ялты. Прямо из моря вставало еще одно зарево — взошло созвездие Стрельца, купающееся в звездном тумане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20