Не поможет, так на дыбе полсотки плетей всыплем! Тута и мертвый заговорит!
— Дремучий ты человек! — покачал головой Строганов. — Ты говоришь, а даже не ведаешь, кто она такая!
— Я-то? — рассмеялся казак. — Не ведаю, где отобедаю, за остальное поручусь головою!
— Между прочим, Бенька выискал, что она не настоящая ведьма, а малиарда. Малиарда — такая жуткая баба, — попытался объяснить Строганов, — что злобствует да порчу насылает, а с бесами не сожительствует.
— Оно и ясно! — согласно кивнул казак. — Кто с такой бабищей спать будет? — Подумав малость, принялся снова наседать на Григория. — Аникеич, ну за каким лядом нужны тебе ее бесовские пятна да чертовы титьки? Все это штуки проклятых латинян! Тебе ж надобно только об измене выведать от шагалюхи. Верно? Тогда гони чертова евнуха, да казака к делу приставь!
— И то верно, — облегченно вздохнул Строганов. — Грех грехом, а вина виной. Бенька! — крикнул монаху. — Кончай выщупывать чертеняк, ступай в терем. Сами дознаваться станем. По-русски.
— Вот это по-нашенски! — казак обрадовано посмотрел уходящему Бенедикту вослед. — Теперь, Аникиевич, отсылай холопьев, дабы уши не грели.
— Верно глаголешь! — Строганов похлопал казака по плечу.
— Да вот чего…—замялся Василько, — хлебного вина еще бы четверть, для вспоможения в деле.
— Так ведь пост?
— Опосля покаемся…
— Игнатий! — кликнул приказчика Строганов. — Вели поболе тащить огуречного рассола, да нам принеси четверть водки. Еще груздочков или чего другого постного. Понял?
Приказчик поклонился.
— Слышь-ко, добрый человек, — встрял Василько, — опосля, под хлебно винцо с нами поробишь.
— Не мастак я допросов чинить, — попытался уклониться Игнат. — Коли вам помочанин потребуется…
— С кем поведешься, того и наберешься! — обрезал приказчика Григорий Аникиевич. —Дуй мигом!
***
Горький дух угара медленно стелился по бревенчатым стенам, сгущался, полз вниз, перемежаясь с пряным ароматом огуречного рассола и хмельным запахом водки. На грубо сработанной пыточной лавке в обнимку сидели Строганов с Василькою, пьяный Игнат примостился возле их ног, а в темном углу застенка, прикрытая овчинным тулупом, коченела мертвая Белуха.
— Кто же мог подумать, что чертова баба на пятой кадке околеет! — Василько икнул, и, перекрестившись, проглотил чарку. — Не пытали же вовсе, чуть прополоснули нутро!
— Казацкая голова хорошо, а латинянская — лучше! — хмыкнул Строганов и влепил казаку затрещину. — К чему послушал тебя, а не Беньку? Изуверецто наш про всех бы правду выведал. Грамотные они, не то, что вы, сукины дети.
— А ты не задирай! — вскипел казак. — Не посмотрю, что человек знатный, вмиг по мордасам-то нахлещу!
— Люблю тебя, Василько, за то, что ты дурень! — рассмеялся Строганов. — Хоть ты рубака знатный, но супротив меня ты все равно, что блоха против ногтя. Моргнуть не успеешь, пополам сложу, да ноги выдеру.
Казак осмотрел Строганова с головы до ног, будто увидел в первый раз:
— Твоя правда, Аникиевич. Но это ежели на кулаках, а вот на саблях не приведи Бог со мною хлестнуться!
Строганов двинул Васильку по лбу и рассмеялся пуще прежнего:
— Ну, пугало турецкое, не верти носом, а наливай без спросу!
Выпили, поворошили задремавшего приказчика, да и махнули на него рукой: пусть мол дрыхнет, покойника сторожить сподручнее пьяному во сне.
— Что, Аникиевич, теперь и мы душегубами стали, — Василько кивнул головой на мертвую Белуху. — Уморили бабу.
— На все воля Господня, — перекрестился Строганов. — Жизни-то лишать не хотел. Думал, пытнем, а затем на покаяние, в яму али в монастырь. Значит, в этом и вины нашей нет. Так у нее на роду написано.
— Нехорошо писано, неправильно, — Василька ахнул водки, занюхивая кулаком пьяный дух. — Мне, стало быть, супротив моей воли и малого желания, суждено было стать сиротою безродною, а кому-то как сыр в масле кататься, да барыш считать?
— Завидуешь? — Строганов посмотрел в глаза казаку.
— Завидую, — сокрушился казак, — в Масленицу еще мечтал у тебя холопить, а теперя вместе с тобой сижу, да водкою упиваюсь. На Игнашку, вот, ноги кладу!
— Может, это и есть твоя судьба? Будешь мне служить, не пропадешь!
— Нет, Аникиевич, не обессудь, служить не стану.
— Отчего ж? — удивился Строганов. — Платить столь стану, сколько запросишь!
Казак покачал головой:
— Послужил, будя. Да и опосля Карего служить можно разве что самому Богу…
Строганов удивленно вытаращил глаза:
— Неужто меня обошел?
— Он, Аникеич, из другого теста замешен, да в другой печи испечен. Убивает, и то не как все: не лютуя, без злобы, словно не по своей воле.
— Тогда по чьей? — прошептал Строганов.
Василько оглядел комнату и, заметив икону Христа Вседержителя, указал на нее пальцем.
Глава 20. Долиною смертной тени
После пыточного дела, похмелившись да протрезвев, Григорий Аникиевич призвал к себе Снегова и, осмотрев послушника с ног до головы, недоуменно пожал плечами:
— Вот смотрю, Савва, на тебя и не разумею, почто твои побасенки Семену слушать любо? Молчишь? Правильно делаешь!
Савва наклонил голову. Строганов обошел его кругом и уселся на лавку. Расстегнул кафтан, ослабляя ворот рубахи, протер рушником вспотевшую шею.
— Ты глаза в полу не прячь, не имею нужды тебя судить, — он перевел дыхание, покладая рушник рядом с собой. — Кажись, и тебе подходящее дело сыскалось. Чего молчишь? Согласен?
— Что за дело? — негромко спросил Савва.
— Ты прямо как в той побасенке: послушай дело, Кузя! А Кузя пьян, как зюзя, — рассмеялся Строганов. — Вроде хлебного зелия с нами не пил, а соображалки не более, чем у Игнашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78