Но ведь кто чем занят! От мужиков навозом пахнет, от рыцарей – лошадьми, от егерей – зверинцем, от ловчих – псиной, и никто им в глаза не тычет. Но я ведь некромант! Я оскверняю могилы! Я нарушаю благородный покой умерших! Я – святотатец!
А они – святые.
Честно говоря, я не слишком ко всему этому прислушивался. Я занимался тяжелой, запредельно грязной работой и чуял, что когда-нибудь это очень и очень пригодится. Просто знал. И делал. И все.
А то вот еще вспомнил – забавно. Помню, зимой – мне восемнадцатый год шел – кладбище замерзло, поднимать из-под снега тяжело и холодно, так я не постоянно там ошивался. Находил себе занятия в тепле, чтоб и в сосульку не превратиться, и опыт не растерять. Так вот эти ослы из ночного патруля меня увидали: я поднял скелет из-под половиц в нежилом флигеле и заставил его плясать. Ух, какие были глаза у дуралеев! С яблоко. Чуть вообще не повылезли!
Потом от меня неделю все придворные шарахались, как от чумного. А Бернард мне рассказывал, что болтают, злил меня, смешил… А я только радовался, что поднял такой старый труп – сложно сделать так, чтоб он не рассыпался по дороге.
Веселое было время… Вот как раз тогда примерно Розамунда родила.
Сына. И его, натурально, назвали Людвигом. Я был против, но меня никто не спрашивал. Как водится.
Мне его показали один раз и унесли, будто я могу его перепачкать взглядом. Чистенький младенчик. Без меток проклятой крови. Двор ужасно радовался.
И после родов моя прелестная супруга меня в опочивальне принимать не могла – поправляла здоровье. Ну и слава Господу. Я к ней днем зашел – принес ветки рябины с замерзшими ягодами и сосновые ветки. На удачу. Она это все швырнула на пол и сказала, чтоб я убирался к своим гнилым дружкам на кладбище.
И я убрался к гнилым дружкам. И неожиданно обзавелся настоящим другом.
Ночь, помню, стояла морозная – дышать больно, все внутри смерзается. Полнолуние. Красиво так снег блестит, словно парча, деревья все в инее, памятники на могилах тоже в инее – этакое парадное убранство. Я еще подумал – будто важных гостей ждем. Как в воду глядел.
Важный гость вышел из тени старого склепа и ко мне… не пошел, нет – потек, поплыл. Так ходят кошки, змеи ползают… Я моментально сообразил, с кем имею дело: Дар на него отозвался, как струна на камертон – чистым, точным, нежным звуком.
Я стоял – сердце ребра ломало, – задрав подбородок, руки скрестив, ждал, когда он приблизится. А он поклонился так, что снег обмел локонами. Потом поднял голову – и я с ним встретился взглядом.
Темные горящие рубины. Всевидящие очи Князя Сумерек.
Я протянул руку – ни в чем не был уверен, но блюл ритуал, – и он обозначил поцелуй. Руки у меня замерзли (я был без перчаток, чтоб чужая кожа не мешала в работе), но уста у него были холодней самого мороза, холодны смертным холодом. И в меня влилась его Сила через это лобзание. Если мой Дар похож на бушующий адский огонь, то его Сила показалась чем-то вроде ледяного ветра, втекла в мою душу, смешалась…
Я тогда почувствовал такое запредельное блаженство, что закричать хотелось. И такую мощь, что, кажется, резани я сейчас запястье – все кладбище встанет, а заодно – призраки, демоны, нечисть ночная, в ком больше мертвого, чем живого… Все преклонят колена. Меня в жар бросило, несмотря на мороз.
И тут он молвил – голос низкий, нежный, медовый, до самого сердца:
– Я вас приветствую, ваше высочество. Сумерки вас приветствуют. Мое имя – Оскар.
У меня в горле пересохло. Еле выговорил:
– Здравствуйте, Князь.
А он продолжает:
– Мы давно видим вас за работой, ваше прекрасное высочество. Вы до сих пор не обращались к Господам Вечности, занимаясь другими, безусловно более важными делами, и я взял на себя смелость привлечь ваше просвещеннейшее внимание к вашим неумершим подданным. Покорно прошу простить меня.
Я тем временем взял себя в руки, отдышался – и произнес:
– Я рад, что вы со мной заговорили, Князь. Это у меня промашка вышла, мне давно надо было побеседовать… с кем-нибудь из ваших… товарищей. Но я только пытаюсь учиться…
Тогда Оскар мне улыбнулся, как люди никогда не улыбались – кроме Нэда, может быть, – и сказал:
– Ваше высочество, вам не в чем себя упрекнуть. Вы юны, а в городе нет ни одного некроманта, который мог бы хоть отчасти помочь вам в постижении тайн вашего Дара, к тому же, насколько нам известно, смертные весьма мешают вашим поискам сокровенного знания. Я – один из старших Князей Междугорья – покорнейше прошу вас, ваше высочество, позволить мне чуть-чуть, в меру моих скромнейших сил и ничтожных познаний возместить вам отсутствие наставника-человека…
Как я его любил в тот момент, как был ему благодарен – нет слов описать. Я бы ему на шею бросился, не будь он таким невероятно церемонным. Милый Оскар, замечательный неумерший, просто вот так пришел и подарил. Мне так редко делали подарки – я бы отдарился чем угодно.
Я ему сказал:
– Дорогой Князь, я буду счастлив воспользоваться вашим предложением… Может, я могу что-нибудь для вас сделать?
Оскар тряхнул темными кудрями, улыбнулся – только клыки в лунном свете блеснули, крохотные такие кинжалы, отлитые из сахара.
– Ваше высочество, ваше общество и ваше доверие – такая неописуемо огромная честь для меня, а близость вашего Дара – такое редкое наслаждение…
Тогда я подумал: он хочет греться моим огнем. Нормальное желание – погреться. Я ему это с удовольствием устрою. Я это очень хорошо понимаю.
И в его речи нет никаких двойных подкладок. В любом трактате по некромантии подчеркивается: мертвые не лгут. А неумершие не лгут своим сюзеренам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15