Если бы в подобной ситуации оказался его отец, он бы вытащил из жилетного кармашка монокль, вставил его в глаз и сочинил бы какую-нибудь душещипательную историю, а вот Йере совсем растерялся. Он схватил блин со стола и попытался запихнуть его обратно за пазуху, но при этом испачкал рубашку. Разгоряченная нейти Кейнянен вскочила на ноги, ее красивые глаза метали искры.
– Что это? – спросила она жестко. Вопрос прозвучал словно из катехизиса Лютера. – Что это такое?
– Кровяной блинчик, – тихо промолвил Йере. Окружающие в открытую расхохотались. Их злорадству не было предела. Йере забросали едкими замечаниями на тему скотоводства и сельского хозяйства. Нейти Кейнянен почувствовала себя глубоко оскорбленной. С раскрасневшимся лицом она покинула общество и исчезла в сумерках. По мнению Йере, эстетические вкусы нейти Кейнянен были основаны на ущербном знании мира и появлялись лишь под влиянием момента.
Йере заплатил по счету две марки, дал двадцать пять пенни чаевых и, ругаясь про себя, выскочил из ресторана. Не зря говорят, что у поэтов чувствительный нрав. Короткой была его радость в этот летний вечер.
Его охватило чувство уныния, злости и присущая поэтам жалость к самому себе. Множество раз он терпел проигрыш именно в тот момент, когда счастье ему начинало улыбаться. Приступая к какому-нибудь делу, он был оптимистом, но скоро становился пессимистом. Неудачи научили его уважать Шопенгауэра, по мнению которого оптимизм – явление непорядочное, поверхностное и прямо-таки нечестное.
Постепенно злость его прошла, и он, остынув, констатировал, что ничего особенно неприличного не случилось. Женщин следует любить, а понять их – пустое занятие. Он вытер самые отвратительные кровавые пятна с рубашки и решил рассказать нейти Кейнянен всю комическую историю с кровяным блином. Напевая, Йере направился к танцплощадке, где девушка уже оживленно беседовала с худощавым юношей. На нем были фланелевые брюки, у него только что начали пробиваться усы, а также ломался голос. Йере подумал мгновение, прежде чем приступить к делу. Любовь требует смелости, ухаживание – тактических ходов. И то и другое является детищем саморекламы, к которой примыкает определенная доля состязательного настроя. А его у него сейчас хоть отбавляй. Будь что будет, но надо действовать.
Он воспользовался самыми изысканными словами, прибегнул к трогательным выражениям, к лучшим средствам человеческого языка. Но нейти Кейнянен повернулась к нему спиной и закачала своими свободомыслящими бедрами. Затем она схватила парня в фланелевых брюках под руку и нежным голосом прародительницы Евы произнесла:
– Яшка, я хочу танцевать.
И девушка из редакции «Тосикертомус» исчезла из поля зрения Суомалайнена.
Йере снова стало ясно, что он всего лишь лирик, скиталец и плохой знаток людей. Он всегда отдавался первым впечатлениям и ошибался. Только впоследствии осознавал, что истинное «я» человека обнажается лишь в гневе и любви. Бессмысленно продолжать состязание, ибо молодые бегают лучше. Он чувствовал себя женским чулком со спустившимися петлями, который осязает женскую ножку последний день.
Незнакомое ему чувство ревности перешло в горечь и отвращение. Конечно, нейти Кейнянен красива, как куколка, но пуста и наивна. Может быть, даже несколько глупа. Она наверняка верит в то, что дети рождаются в капусте, а жизненные муки поэта – результат слишком тесной обуви.
Йере бежал из Долины любви, и вослед ему неслась мелодия «Черного Рудольфа».
О, где ты, цветок Юга…
Вечер уже уступил свое место сумраку ночи. Воздух был ласкающе тепл; поэты сравнили бы его с мягкой шерстью выдры. В кустарнике ворковали ночная птица и влюбленная молодая пара.
Небо, эта безграничная обитель, в которой беседуют ангелы, нависло над землей. Ночь в начале лета, неспокойный пыл молодости, мучительная радость рождения и созидания. Сердце человека готово разорваться в поэтическом экстазе.
Но размышления Йере Суомалайнена были далеки от поэзии. Он медленным шагом двигался к Денатуратной, а в голове засела ржавым гвоздем мысль о его оскорбленном «я». Почему он позволил девчонке превратить себя в шута? Куда девались его достоинство и находчивость?
Он на мгновение остановился, а затем развернулся и направился к шоссе, ведущему в город. Прошел небольшой участок пути и увидел на обочине дороги сидящего человека, который показался ему знакомым. Создавалось впечатление, что тот упал на насыпь и сейчас находился в окружении пустых консервных банок и бутылок. Йере внимательно взглянул на него и обрадовался. Они же старые знакомые, учились в одном классе. Магистр Ахопалтио вздрогнул. Вид у него был своеобразный, как у всех людей, изучавших десятки лет философию, питавшихся на деньги, полученные в наследство, и афооизмами Ницше.
Йере полгода как не встречал Ахопалтио, однако сейчас понял, что магистр был болен. Несмотря на теплую летнюю погоду, он закрыл свои уши черными матерчатыми наушниками и частично натянул на них шляпу. Судя по всему, у него болят уши: воспаление среднего уха или какая-нибудь подобная мучительная хворь. Йере радостно протянул ему руку.
– Здорово!
Ахопалтио тряхнул головой, но не произнес ни звука. Видимо, у него еще и воспаленные гланды, дифтерит или полипы на голосовых связках.
– Ты болен? – спросил Йере. – Я давно тебя не встречал. Ты больше не живешь в Кайвопусто?
Ахопалтио слабо улыбнулся, но не ответил.
– Не слышишь? Тебе что, медведь на уши наступил? – громко крикнул Йере.
– Зубы болят? Комплекс замучил? Запоры?
Ахопалтио вытащил из кармана блокнот, начертал несколько строк и протянул Йере для прочтения следующие слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76