Больной должен был многократно – в течение нескольких лет – с глазу на глаз беседовать с врачом, выяснявшим тайные пружины его страхов и нервозности. Методу психоанализа нельзя было научить показом (присутствие третьего искажало тон разговора), метод можно было лишь понять, опираясь на доверие к учителю, чтобы потом самому, на ощупь исследовать психику больного. Были ли у психоаналитиков победы? Безусловно. Только они, возможно, объяснялись внушением, которое исподволь производил врач. Но это уже совершенно иной метод, и механизмы излечения тут совершенно иные, а вовсе не освобождение психической энергии. Были и счастливые случаи прямого выхода врача-охотника на «психическую занозу».
Спешу оговориться: медицинская часть учения Фрейда совсем не была врачебно бесперспективной. Вовсе нет: прежде чем назначить лечение, любой невропатолог тщательнейшим образом выслушивает рассказы больных, ибо от вида душевной «занозы» сплошь и рядом зависит характер лечения. Разработанный психоаналитиками метод расспросов и восстановления мысленных цепочек болезненной психики вполне нужен врачам и может использоваться ими.
Однако вытекшая из необычных (спорных, но плодотворных) психологических идей, эта лечебная методика представилась последователям – Фрейда, законченным, единственным и последним методом, уже не содержащим в себе обещаний развития и изменения. А в любой науке окончательность – символ и синоним тупика.
Интересно, что об этом догадывались уже ученики Фрейда. Впрочем, они облекали свое подозрение в почтительную форму: как же так, Фрейд все сделал сам и не оставил ничего, что могли бы открыть мы. Эта непохожесть на обычные пути науки настораживала не зря – дальше действительно было некуда идти.
Но вернемся к биографии. Первые выступления Фрейда были встречены бойкотом и насмешками. Он был готов к этому, готов «к участи предшественника, по необходимости потерпевшего неудачу». Он продолжал лечить, делал, интересные психологические открытия (порой надуманные, порой весьма зоркие), часто выступал и в речах своих (дальше слова его друга и биографа) «любезным и вкрадчивым тоном занимательного собеседника сворачивал шею официальной психологии». В мужестве и бескомпромиссности ему нельзя было отказать.
После первой мировой войны пришел триумф, идеи уже никто не пытался оспаривать, хотя именно их-то и следовало обсуждать: любая наука терпима к временному разнообразию гипотез. Но хлынувший поток последователей безошибочно подхватил, как это и водится, спорное следствие – сам метод, и психоанализ, подтверждаемый цитатами из «самого», вошел в широчайшую практику врачевания.
Есть в биографии Фрейда времен успеха одна любопытная деталь: психоанализ особенно широко распространился в Америке, куда Фрейд был приглашен, ненадолго съездил и был встречен как пророк. Окружен почетом, лестью и поклонением. Все наперерыв пытались рассказать ему, как велик его метод. В последующие годы, несмотря на многочисленные приглашения, Фрейд категорически отказался еще раз посетить своих последователей. Недоумение учеников и биографов породило догадку, которая кажется очень правдоподобной: отказ объяснялся научной добросовестностью Фрейда, его нежеланием принимать поздравления от людей, которые поняли его слишком примитивно, прямо. Как религиозную догму, а не идеи для творческого переосмысления.
В тридцать восьмом году в Вену вошли фашисты. Фрейд оказался в гетто. Его библиотека была отобрана, имущество конфисковано. Последователи собрали деньги на выкуп. Нацисты выпустили самого Фрейда, а четыре его сестры погибли в газовых камерах. Еще год Фрейд прожил в Лондоне. Умер он, как умирают ученые: не дописав слово в последней книге.
Имя Фрейда неразрывно связано с поисками подсознательной части работы мозга. Он первый обратил внимание на решающую важность подсознания его, наметил первые закономерности причудливого сплетения стремлений, эмоций, инстинктов и разума, рождающих поведение и состояние человека. Он привлек интерес психологов к проблемам бессознательного.

Большая химия мозга


Взламывать пружины здорового рассудка человечество научилось гораздо раньше, чем успокаивать мозг буйствующий. Здесь будет рассказано о длинных и непрямых путях многообещающей молодой психохимии.


Душа – таинственный предмет.
И если есть душа, то все же
Она не с крылышками, нет!
Она на колбочку похожа…
Сжимаясь ночью от обид,
Она весь день в огне проводит.
В ней вечно что-нибудь кипит,
И булькает, и происходит:
Взрывается и гаснет вновь,
Откладывается на стенки.
И получается любовь,
И боль, и радость, и оттенки.
Кушнер


В основе каждой уродливой мысли, лежит изуродованная в химическом отношении молекула.
Джерард (биохимик)



ПСИХИКУ ВЗРЫВАЕТ ЛЕКАРСТВО.


НАРКОТИКИ И МИРАЖИ

В предпоследний день февраля тридцать третьего года в Берлине загорелся рейхстаг. Когда в сентябре начался шумливый, тщательно и подло организованный процесс, на скамье подсудимых среди других обвиняемых сидел странный человек – единственный, кто не пытался защищаться. Якобы голландский коммунист Ван дер Люббе. Он со всем соглашался, сидел, безвольно уронив голову, и лишь два раза поднял ее, чтобы пробормотать: «Другие…» На большее у него не хватало сил. Хлеб в камеру ему приносили отдельно, завернутым в бумагу, на которой было написано его имя (остальные заключенные сами брали хлеб с общей тарелки). К разговорам и расспросам он оставался безучастен, на заседаниях суда конвойные вытирали ему нос, как ребенку, – он ни на что не обращал внимания, однажды только громко заявив, что слышит какие-то голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94