В лабораториях психофармакологов десятки белых мышей – первые подопытные и потребители, – и эта мышиная возня спасает тысячи человеческих рассудков.
Очень перспективно предположение, что значительная часть искажений мозговой химии происходит на границах нейронов – там, где нервные клетки, никогда не переходя прямо одна в другую, разделяются узкой щелью. По обеим сторонам щели расположены своеобразные бляшки, наполненные пузырьками (уже вовсе ничтожного размера) с различными веществами. Эти вещества – посредники или медиаторы, выбрызгиваясь из одной бляшки в другую, и определяют состояние соседнего нейрона. Одним из таких химических передатчиков информации является уже знакомый нам адреналин, вездесущее вещество, работающее и гормоном, и медиатором.
Может быть, искажение химического состава адреналина и влияет на искажение психики? Гонец – посыльный, подмененный по дороге, приносит, как в детективных романах, заведомо лживую информацию.
Группа исследователей пошла по пути изучения продуктов распада адреналина. Начало обещало многое: одним из веществ – наследников разложившегося адреналина оказался… мескалин. Как тут не предположить, что вовремя не нейтрализованный, не связанный адреналин производит некое вещество «М», постоянно искажающее психику! Продукты распада этого заподозренного гормона – адренохром и адренолютин – один из исследователей попробовал на себе.
Ему принесли и показали автопортрет Ван-Гога. С восприятием происходило чудо. С бумаги смотрел на него живой художник – он был явно виден в трех измерениях, ощутимо реальный, с перевязанной головой и больными трагическими глазами. Казалось, можно было ощупать ткань его куртки. Мешала расслабленность. Раздражал паркет пола, каждая дощечка качалась. Дома приближались и отдалялись, у каждого было страшное, пугающее выражение. Прохожие были смешны, чужды и неприятны, он чувствовал, что отгорожен от них прочным стеклянным барьером. Его привели в гости. Он просидел час, ни с кем не разговаривая и угрюмо глядя в коврик на полу – для его обычного характера это было более чем странно. На глянце стеклянного прибора плясал и подмигивал ему какой-то человечек. Наутро все прошло.
Когда сразу двое исследователей приняли адренолютин, они неделю скрывали друг от друга результаты. У обоих появилась эмоциональная тупость: полное отсутствие чувств привязанности, симпатии, гнева или любви, тонкого и разнообразного участия эмоций в мышлении и поступках. Мир стал безразличен. Оба знали: это постоянный, почти непременный спутник шизофрении. Оба боялись, что болезнь начинается у них помимо экспериментов (кстати, когда применили меченый, радиоактивный адреналин, то оказалось, что наибольшее количество его сосредоточено в районе гипоталамуса – там как раз, где зарождаются эмоциональные оценки событий и поступков).
Все эти работы находятся сейчас в самом разгаре. Трудность поиска биохимиков связана именно с тем, что изучается черный ящик. В него невозможно влезть, об устройстве можно судить, только вмешиваясь в его работу (электричеством или химикатами) и изучая полученное на выходе.
Да и ввести вещество прямо в мозг испытуемого человека невозможно – дело в том, что существует некое устройство, охраняющее нас от прямого вмешательства химикатов, находящихся в крови. Это так называемый гемато-энцефалический (крове-мозговой) барьер, спасительный фильтр, еще неизвестно как сконструированный. Одна из первооткрывателей этого барьера – выдающаяся советская исследовательница, академик Лина Соломоновна Штерн.
Не будь этой заставы, мы по меньшей мере трижды в день сходили бы с ума, засыпали или буйствовали – в пище, которую получает человек, всегда есть вещества, которые могли бы повлиять на психику, и, не будь крове-мозгового барьера, десятки психогенных ядов обрушились бы на наш мозговой обмен. Этого не происходит.
Над конструкцией барьера (это какое-то сотрудничество проницаемости тканей, клеточных мембран и химических фильтров) биохимики бьются сегодня не только в целях отвлеченного познания. Разгадать пароли и шифры барьера означает не только возможность повысить при надобности его запирающие свойства (есть многочисленные гипотезы о внутреннем самоотравлении по цепочке: обмен веществ в организме – кровь – мозг), но и суметь вводить в мозг вещества, недостающие ему для нормальной (или улучшенной) работы. Уже давно было замечено, что при повышении температуры, в лихорадочных состояниях проницаемость барьера падает. На этом свойстве строились даже методики лечений: больных искусственно заражали малярией, чтобы провести лекарства через ослабевшие от жара заставы-фильтры. Мозг очень мудро устроил свое существование: вмешиваясь во все события, происходящие в организме, он отбирает для себя из крови только необходимые ему вещества. А часть вообще производит на месте. Так, в те же пятидесятые годы, когда рождалась психофармакология, в тканях мозга человека и высших животных было открыто вещество, имеющееся только в мозгу. Это вещество – гамма-амино-масляная кислота (сокращенно ГАМК) – еще десятки лет будет предметом тщательных исследований не одной, а десятка лабораторий. Специфическое вещество мозга! Наблюдения и эксперименты установили, что ГАМК работает как успокоитель. Одна из гипотез связала недостаток этой кислоты с повышением склонности мозга к активности, рождающей судороги. Значит, введение ГАМК могло бы уменьшить эту активность! Но как провести ее через бдительные системы крове-мозгового барьера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94