Неожиданно он заметил, что на столе стоят лишь пустые стаканы и один полный, который он оставил, вставая, а ведь полных стаканов должно было быть три или четыре, не меньше. Руководствуясь неясной, но стремительной как озарение мыслью, Странник взял стакан и, морщась от неприятного, оставлявшего гнилостное послевкусие, напитка, опустошил до дна. И шумно выдохнул.
— Вот, — поднял он руку, демонстрируя часы на запястье. — Я верю в электронные часы, которые отмеряют линейное время, идущее из точки А в точку В, а потом в точку С, и никак иначе. Я верю, и, раз уж в этом мире субъективная логика превалирует над физическими законами, значит, моей веры достаточно, чтобы мир изменился.
Он посмотрел на часы. На дисплее загорелись цифры «00:01». И одновременно с этим стихло тиканье настольных часов, все это время незаметно вкрадывавшееся в беседу.
— Жаль, — вздохнул Часовщик. — Иногда так хочется с кем-то поговорить. Ты неплохой парень, но уже уходишь. Что ж, прощай.
Циферблат стрелочных часов на столе потемнел, а стекло треснуло. Мрамор каминной полки рассыпался сеткой трещин, по столешнице поползли червоточины, обивка кресел лопнула и полезла войлочными патлами. Мир вокруг Странника начал осыпаться, как сухая шелуха, и таять в лоскутах серого тумана. Обросший длинными волосами Часовщик с тонкими сухими руками и потемневшим, как кора дуба, лицом, накрылся с головой тлеющим и распадающимся на глазах пледом, прежде чем исчезнуть вместе со всем остальным.
Странная комната распалась без остатка; умерла.
\Undeground
• Open file 'underground'
• Too deep to open file. Abort(a), Retry(r), Dig(d)?
Прошло неизмеримо много времени, в течение которого он просто сидел без движения на твердой холодной поверхности, прежде чем тихий монотонный звук капающей воды, сырой холод бетонных плит и едва различимые серые контуры предметов, проступавшие сквозь залепившую глаза черноту, слились в его сознании воедино, образовав из бессвязного набора внешних факторов, воспринимаемых органами чувств, целостную картину, доступную логическому анализу. Тогда он встал.
Понятие времени вообще не существовало для него с тех пор, как он побывал в гостях у Часовщика, что вызывало странную двойственность ощущений: иногда казалось, что происходящее с ним либо уже было, либо еще только будет, а возможно, происходит не только с ним, а одновременно с еще каким-то другим человеком в другом измерении; подобное не то чтобы смущало Странника, но заставляло более настороженно относиться к своим чувствам и событиям окружающего мира.
А события имели место самые различные и совершенно не укладывались в рамки обыденности; но здесь уже помогало происхождение Странника, которое отсекло его сознание от привычки к обычным категориям, оставшимся уделом его предшественника по физической оболочке; поэтому он достаточно спокойно воспринимал перемещения из одной реальности в другую, стараясь всюду вести себя соответственно своему характеру и темпераменту, отличавшимся спокойствием и сдержанностью, а действовать исключительно взвешенно и разумно. Настолько взвешенно, насколько позволяли обстоятельства.
Сейчас перед ним простирался гигантской червоточиной в толще земли длинный бетонированный коридор, где приходилось передвигаться чуть ли не ощупью, впитывая по-кошачьи расширенными зрачками скудные отголоски дневного света, который просачивался сквозь изгибы каменной кишки. Странник воззвал к логике и направился в ту сторону, где освещение становилось ярче, а поскольку информации для построения выводов было недостаточно, то он воздерживался от гипотетических предположений, сказав самому себе: «Подождем расширения исходного информационного базиса».
Время вновь утратило линейность, свернувшись запутанным клубком, и реальность начала двоиться и множиться, создавая иллюзию бесконечности пути и повторения пройденного. Но Странник невозмутимо продолжал шагать и был вознагражден за терпение.
Когда источник света оказался совсем близко, стало возможным различать в деталях обстановку, однако увеличение освещенности не принесло разнообразия цветовой гаммы — бетонные стены в подтеках вечной сырости, покрытый грязными пятнами пол с шуршащей присыпкой из обвалившейся с потолка известки и проржавевшие трубы различного диаметра и, предположительно, водопроводного назначения — калибровали цветопередачу глазных нервов лишь по шкале оттенков серого, в диапазоне от грифельно-свинцового до мелово-пепельного. «Интересно, отчего мои мысли облечены в столь неестественно-вычурную форму?» — задумался Странник, разглядывая будто проколотую гигантской иглой скважину узкого колодца, уходящую сквозь потолок подземного туннеля в неразличимую высь. Неразличимую скорее всего не столько ввиду своей горнопроходческой глубины, хотя и это тоже присутствовало, сколько из-за потока дневного света, восхитительно белого, густого и сочного, как льющаяся с неба простокваша, который утапливал в своих струях горловину колодца и большую часть протяженности его стен.
Странник смотрел вверх, пока не затекла шея. После этого он опустил голову, сморгнул слезинки и вдруг вспомнил, как когда-то подчинялась, не здесь и не ему, но подчинялась сила гравитации. Избавив себя от мучительно долгих размышлений, он решительно подпрыгнул и обрел способность парить... которая длилась лишь краткий миг, пока его тело, оторвавшись от земли сантиметров на тридцать, висело в точке нулевой скорости. Попытка оказалась разочаровывающе неудачной.
С неохотой Странник покинул круг белого света и углубился в сгущающиеся с каждым шагом сумерки катакомб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99