Уилл Фарнеби громко рассмеялся.
Девочка захлопала в ладоши и тоже засмеялась. К ним присоединилась птица, которая разразилась демоническим хохотом, наполнившим поляну и эхом отражавшимся от деревьев; казалось, сама вселенная покатывалась со смеху, потешаясь над нелепой шуткой бытия.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Рад вашему веселью, — послышался вдруг чей-то низкий голос.
Уилл Фарнеби обернулся: над ним, улыбаясь, склонился маленький сухощавый мужчина в европейском костюме, с черным саквояжем в руке. На вид ему было около шестидесяти. Густые седые волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, нос отличался внушительными размерами. Глаза казались невероятно голубыми на смуглом лице.
— Дедушка! — воскликнула Мэри Сароджини. Незнакомец взглянул на девочку.
— Что вас так рассмешило? — спросил он. Мэри Сароджини ответила не сразу, собираясь с мыслями.
— Вчера он плыл в лодке, — сказала она. — Вдруг налетел шторм, и лодка разбилась. Он стал карабкаться по скалам, а там водятся змеи. Он испугался и сорвался вниз — но, к счастью, свалился на дерево. От испуга он очень сильно дрожал. Я дала ему бананов и заставила рассказывать — опять и опять. И тогда он понял. Что ничего особенного не случилось. Стоит ли волноваться, если все уже позади. Вот он и засмеялся, и я засмеялась тоже. И минах, слушая нас, стал хохотать.
— Замечательно, — с одобрением заметил дедушка. — А теперь, — обратился он к Уиллу Фарнеби, — после того как оказана первая психологическая помощь, поглядим, что приключилось с бедным братом Ослом. Между прочим, меня зовут доктор Роберт Макфэйл. А вас?
— Его зовут Уилл, — вмешалась девочка, прежде чем молодой человек успел ответить, — и фамилия его: Фар — что-то там такое.
— Фарнеби, вернее говоря. Уильям Асквит Фарнеби. Вы уже, наверное, догадались, что мой отец был ревностным либералом. Даже когда напивался. То есть, особенно когда напивался.
Уилл презрительно хохотнул. Смех его не вязался с тем ликующим, гомерическим весельем, которое переполняло его минуту назад.
— Вы не любили своего отца? — озабоченно поинтересовалась Мэри Сароджини.
— Не так горячо, как следовало бы, — ответил Уилл.
— А попросту это значит, — пояснил доктор Макфэйл, — что он своего отца ненавидел. Там такое не редкость, — вскользь добавил он. Присев на корточки, доктор принялся расстегивать замки саквояжа.
— Вы подданный нашей ЭКС-империи, верно? — бросил он через плечо.
— Да, я родился в Блумсбери, — подтвердил Уилл,
— Принадлежите к высшим слоям общества, но не аристократ и не военный.
— Вы не ошиблись. Мой отец был адвокатом, писал статьи о политике. Разумеется, в свободное от употребления алкоголя время. Мать моя, как это ни странно, была дочерью архидиакона. Архидиакона, — повторил он и засмеялся тем же смехом, каким смеялся над тягой своего отца к спиртным напиткам.
Доктор Макфэйл мельком взглянул на Уилла и вновь занялся своим саквояжем. — Когда вы так смеетесь, — заметил он с научной бесстрастностью, — ваше лицо становится крайне неприятным.
Захваченный врасплох, Уилл попытался отшутиться, дабы скрыть свое замешательство.
— На меня всегда смотреть противно.
— Неправда. Вас даже можно назвать красивым, в духе Бодлера. Когда вы не лаете, как гиена. Почему вы так неприятно смеетесь?
— Я журналист, — пояснил Уилл, — «наш специальный корреспондент». Путешествую по свету и сообщаю обо всех происходящих ужасах. Так что же может слышаться в моем смехе? Ку-ку? Тара-pa? Маркс-маркс? Он опять засмеялся и пустил в ход одну из своих испытанных острот:
— Я человек, который не говорит в ответ «да».
— Мило, — сказал доктор Макфэйл, — очень мило. Но приступим к делу.
Достав из саквояжа ножницы, он принялся отрезать изодранную, в пятнах крови брючину, чтобы добраться до поврежденного колена.
Уилл Фарнеби смотрел на доктора и гадал, кем скорее можно назвать этого поразительного обитателя гор — шотландцем или паланезийцем? Насчет голубых глаз и выступающего носа не было сомнений. Но смуглая кожа, тонкие руки, изящество движений — все это, несомненно, происходило из краев, лежащих гораздо южнее реки Твид.
— Вы местный уроженец? — поинтересовался Уилл. Доктор утвердительно кивнул.
— Я родился в Шивапураме, в день похорон королевы Виктории.
В последний раз звякнули ножницы, и брючина соскользнула вниз, обнажив колено. Доктор Макфэйл бросил на него пристальный взгляд и изрек:
— Повреждено. Но, думаю, ничего серьезного. Сбегай-ка на станцию, — сказал он внучке, — и попроси Виджайю прийти сюда с одним из помощников. Скажи, чтобы захватили с собой носилки из лазарета.
Мэри Сароджини кивнула, без лишних слов вскочила на ноги и побежала через поляну.
Уилл поглядел ей вслед — красная юбка колыхалась на бегу, смуглая кожа отливала на солнце розоватым золотом.
— Какая у вас замечательная внучка, — сказал он доктору Макфэйлу.
— Это дочь моего старшего сына, — немного помолчав, ответил тот, — он погиб четыре месяца назад: несчастный случай в горах. Уилл пробормотал слова сочувствия, и вновь наступило молчание. Доктор Макфэйл откупорил бутыль спирта и протер руки.
— Будет немного больно, — предупредил он, — но вы старайтесь слушать, что говорит птица.
Он махнул рукой в сторону высохшего дерева, где, расставшись с Мэри Сароджини, опять сидел минах.
— Внимательно вслушивайтесь в каждое слово: это отвлечет от неприятных ощущений. Уилл Фарнеби прислушался. Минах вернулся к своей первой теме.
— Внимание, — призвал говорящий гобой, — внимание.
— Внимание к чему? — спросил Уилл в надежде получить более ясный ответ, нежели тот, что дала ему Мэри Сароджини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16