США и Англия, разумеется, помогут провести такие выборы. В Румынии, в Болгарии. «Возможно – заметил Трумэн, – и в других странах».
Из «других стран» он назвал Италию, но по иному поводу: поскольку эта страна недавно объявила войну Японии, он предложил поддержать вступление Италии в Организацию Объединенных Наций.
Неожиданно прервав самого себя, Трумэн спросил:
– Надо ли читать весь этот документ? Есть ли у вас время?
Все молчали.
– Тогда я прошу вручить текст нашего меморандума советской и английской делегациям, – сказал Трумэн.
Процедура повторилась. На этот раз генеральный секретарь советской делегации член коллегии Наркоминдела СССР Новиков, получив документ, передал его своему помощнику Трухановскому, который быстро вышел из зала.
…Черчилль слушал Трумэна с молчаливым одобрением. Раздражение и злоба, которые терзали его сердце с тех пор, как советские войска вступили в Европу, на время затихли. Даже исход британских выборов, казалось, тревожил его меньше, чем раньше.
И все же он еще жаждал невозможного: восстановления прежнего британского влияния в Европе. Но если альтернативой ему становилось советское влияние, то он готов был отдать первую скрипку американцам. Черчилль давно мечтал о Соединенных Штатах Европы. В мечтах он видел себя президентом этой антисоветской и, конечно, проанглийской федерации. Все, что говорил Трумэн, пока не противоречило ее созданию.
Но после того, как президент упомянул об Италии, Черчилль почувствовал раздражение.
Италия всегда соперничала с Англией на Средиземном море, не говоря уже о юге Европы. Кроме того, она была активным союзником Гитлера в недавней войне. «На кой черт, – подумал Черчилль, – Трумэну понадобилось благотворительствовать Италии и соваться в чисто британские дела?..»
Черчилль воспользовался паузой и, не скрывая раздражения, сказал:
– Господин президент, это очень важные вопросы, и мы должны иметь время для их обсуждения. Дело в том, что наши позиции в этих вопросах неодинаковы. На нас Италия напала в самый тяжелый момент, когда она нанесла удар в спину Франции…
Все более распаляясь воспоминаниями о минувшей войне, он продолжал:
– Мы бились против Италии в Африке в течение двух лет, прежде чем Америка вступила в войну…
Закусив удила, Черчилль не заметил, что сидевший рядом с ним Иден торопливо написал что-то на листке бумаги и положил этот листок прямо перед ним.
«Спокойнее, сэр!» – прочел Черчилль. Резким движением отодвинув листок, он с нескрываемой обидой стал говорить о том, какие жертвы понесла Англия в морских сражениях с Италией. Послав свои войска в Африку, Англия поставила под угрозу собственную безопасность…
Иден осторожно подвинул листок, чтобы он снова оказался перед глазами Черчилля. Тот недовольно посмотрел на своего министра, но все же сделал короткую паузу.
– Мы имеем наилучшие намерения в отношении Италии, – уже успокаиваясь, сказал он, – и мы это доказали тем, что оставили им корабли.
Черчилль замолчал. Мягкие погоны военного мундира топорщились на его плечах. Он напоминал огромного старого орла, обессиленно прервавшего полет, но еще не успевшего сложить крылья.
В полной тишине раздался спокойный, умиротворяющий голос Сталина:
– Все это очень хорошо, но я понимаю дело так, что мы сегодня должны ограничиться составлением порядка дня… Когда он будет установлен, можно будет перейти к обсуждению любого вопроса по существу.
– Я совершенно согласен, – поспешно сказал Трумэн.
Выходка Черчилля рассердила его. Этой репликой он благодарил Сталина за восстановление порядка.
Черчилль с досадой отметил, что своим выступлением как бы объединил Трумэна со Сталиным.
Уже другим, спокойно-дружелюбным тоном он сказал:
– Я очень благодарен президенту за то, что он открыл эту дискуссию и этим сделал большой вклад в нашу работу. Но я думаю, что мы должны иметь время для обсуждения любых вопросов, которые кому-либо из нас кажутся важными… Я не хочу сказать, что не могу согласиться с высказанными предложениями, но надо иметь время для того, чтобы их обсудить. Я предлагаю, чтобы президент закончил свои предложения, а уж затем составить порядок дня.
– Хорошо, – коротко сказал Сталин.
Казалось, что неожиданно раздавшийся далекий удар грома еще более неожиданно затих и над замком Цецилиенхоф снова сияет спокойное, голубое небо.
Трумэн, словно оправдываясь перед Черчиллем, стал многословно объяснять, почему он затронул вопрос об Италии. Эта страна являлась «совоюющим» государством.
С другой стороны, она безоговорочно капитулировала. Ее положение требует нормализации. Затем, как будто забыв об Италии, он вдруг сказал:
– Так как меня неожиданно избрали председателем этой Конференции, то я не мог сразу выразить свои чувства. – Однако момент для выражения чувств был выбран не слишком удачно: перед глазами Трумэна, отвратительно жужжа, вился комар. Вступать с ним в борьбу президент не решился: это могло бы выглядеть комично. Оставалось ждать укуса и продолжать торжественную речь.
– Я очень рад познакомиться с вами, генералиссимус, и с вами, господин премьер-министр…
Трумэн запнулся. Слово «познакомиться» прозвучало не вполне уместно: ведь и с Черчиллем и со Сталиным президент встречался еще до открытия Конференции. Да и вообще, если уж следовало произнести эти протокольные слова, то гораздо раньше.
Тяжело вздохнув и опустив голову, словно на траурной церемонии, Трумэн встал со своего места.
– Я отлично знаю, – продолжал он торжественно-проникновенным тоном, – что заменяю здесь человека, которого невозможно заменить, – бывшего президента Рузвельта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119