Иллюзорность своей свободы я заметила, решив на третий день устроить себе экскурсию по новому дому. И была неприятно удивлена, обнаружив, что большинство комнат заперто. А преобладающая часть первого этажа оказалась вообще недоступной – на нем угадывалось немаленьких размеров помещение, но туда не вела ни одна дверь. Заинтригованная, я вышла из дома, обошла его кругом и заметила небольшую, обитую железом дверцу со стороны, противоположной главному входу. Я потянула на себя тяжеленную створку и нос к носу столкнулась с Урсом Ахмой.
– Куда это вы? – спросил он, остановившись.
– Туда. – Я ткнула рукой ему за спину и попыталась пройти, но Урс Ахма преградил мне дорогу:
– И зачем же?
Я пожала плечами.
– Просто интересно. А что, нельзя?
– Нельзя.
– Вот как? И почему?
– Просто – нельзя, – заявил Урс Ахма тоном, от которого мне сразу расхотелось продолжать спор, – и вообще постарайтесь не покидать своей комнаты. Туалет у вас свой, еду вам будут приносить, так что не вижу для вас ровным счетом никаких причин выходить.
Я удивилась безмерно. Вот это новость!
– Ничего себе! Я что, в тюрьме?
– Считайте это домашним арестом, – пробурчал Урс Ахма и удалился.
Я посмотрела на дверь в конце короткого коридора. Пойти, что ли, посмотреть, что там, позлить гаденыша? Нет, пожалуй, не стоит – вон Мирну с ректором уже позлила. Да и наверняка Темный дверь запер. Я вздохнула и вышла на улицу, но вид морского берега на этот раз почему-то не вызвал у меня ни малейшего воодушевления.
Поначалу я списала поведение Урса Ахмы на плохое настроение – у него явно что-то не ладилось, и, похоже, не ладилось именно со мной. Точнее, с моей кровью – он брал ее у меня уже три раза, причем в последний раз выкачал немалых размеров банку, у меня даже голова кружиться начала. Но что бы он там ни исследовал, дело явно не складывалось – он мрачнел, избегал разговоров о содержимом моих кровеносных сосудов, и частенько я ловила на себе его определенно недобрый взгляд. Так художник смотрит на картину, которая все никак не желает получаться. Это меня порядком злило – не сказать, что Гастен был более приятен в общении последний год, но он хоть ничем не ограничивал моей свободы, поэтому на четвертый день я надела красивое платье с накидкой и сразу после обеда отправилась гулять. А вернулась только к ужину. Урс Ахма мне ничего при встрече не сказал, но его молчание было красноречивее любых слов.
А утром пятого дня дверь моей комнаты оказалась заперта. Нехитрый завтрак стоял на столе, и никто до самого обеда не интересовался ни мной, ни моим мнением по поводу вопиющего ограничения моих свобод. В полдень дверь открылась, явив моему взору устрашающего вида громилу в охотничьей куртке. В руке верзила держал корзинку, казавшуюся в его лапе совершенно игрушечной.
– Обед, – сообщил он мне мрачным голосом, каким врач объявляет о смерти пациента, – тарелки потом сюда сложишь.
Вот парадокс, ставлю сто к одному, даже миллион к одному, что этот тип в сравнении с Вошедшим во Тьму – невинный ягненок, а вот поди ж ты – вызывать его недовольство мне почему-то совершенно не хотелось. Я ожидала, что появится Урс Ахма, и собиралась с ним хорошенько поругаться, но ругаться с вошедшим бандитом, у которого на лице написано «не зли меня, а то убью», у меня почему-то желания не возникало. Меня хватило только на довольно робкий вопрос:
– А где Урс Ахма? Я хочу его видеть.
– Не знаю такого, – отрезал громила и удалился, хлопнув дверью. Я немедленно подскочила к ней и попыталась открыть – тщетно. Я негромко ругнулась. Пару лет назад я, пожалуй, начала бы сама заниматься собственным освобождением – в окно бы вылезла, сломав решетку, дверь бы прожгла или, наоборот, забаррикадировалась бы изнутри – только чтобы не сидеть сложа руки. Но прошедшие два года многому меня научили. Или, наоборот, разучили – это с какой стороны посмотреть. Я вздохнула и присела у корзины. Кастрюлька с супом, две котлеты, каравай хлеба и десяток магровых яблок. Надо же, про Анри не забыл… Вот что-то не помню, слышал ли он, как Анри разговаривает, или нет? И знает ли он, как выглядит шарака? И вообще про шарак? В моей комнате мы с ним почти не общались – в основном в зале или в лаборатории, где он у меня кровь брал. И то называть общением эти перебрасывания редкими фразами – явное преувеличение. Так что Анри он, скорее всего, не слышал. По-моему, он вообще животных не очень любит, так что, можно надеяться, не станет обращать много внимания на птицу за окном. Особенно если он не знает, что у этой птицы хороший слух и она умеет повторять услышанное. Немного, одну-две фразы, но иногда и этого достаточно. Я улыбнулась, припомнив пару курьезных случаев из жизни Ишанна. Смех смехом, но, по слухам, были случаи, когда подслушанные шаракой фразы становились причиной смерти людей. Вот в Мекампе я бы и пытаться не стала, а тут – почему нет? Я открыла клетку, дождалась, пока Анри доклюет свой стандартный рацион, потом взяла его в руки и выпустила в окно. Анри взмахнул крыльями и спланировал в невысокую траву.
Летать шараки умеют, но не любят. Но даже если бы Анри и любил летать – опасаться мне было нечего. Магры здесь не растут, и, если он не хочет умереть от голода, ему придется вернуться. Но он, скорее всего, даже не попытается удрать – наоборот, насколько я знаю повадки этих птиц, он будет прыгать у ближайшего окна, за которым появится человек, в надежде, что его впустят в тепло. А потом, когда совсем проголодается, прилетит ко мне. А чтобы он не прилетел слишком рано, я закрыла окно и задернула шторы. Вот так.
Вечером, когда стемнело, не успела я открыть окно, как снаружи донеслось хлопанье крыльев, и в комнату залетел Анри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146