И чтоб ни одной царапины! Головой отвечаете.
– Да ясно, босс, – ухмыльнулся Капкан. – Мы что, маленькие?
– Маленькие! Большой здесь один я. Понял?
Капкан смолчал. Кивнул. Затем буркнул все же:
– Чего ж не понять.
– Вот так. Вопросы есть?
– Есть.
– Слушаю.
– А если он уже шастает где-то? И пойдет не сверху, а с улицы?
– Не ваша забота! – отрезал Тощий, но тут же сообразил, что забота легко может стать не только «ихней», но и его самого. Тогда он поправился: – Будем его брать на крыльце. Как услышите шум – сразу туда. Еще вопросы?
– Больше нет, – четко сказал Капкан.
– Без моей команды – никуда! И вышел на крыльцо.
– Ну, чего столбами стоите? А если увидят? Он сорвал досаду на них – как ни старался, а упустил из виду, что Муха может находиться на улице.
– Стоим?.. – приготовился пуститься в путаные рассуждения Бред, но дальше первого слова ему продолжить не удалось.
– Быстро туда! – скомандовал Тощий и почти втолкнул Бреда и Ботву в помещение мусоропровода. – Тихо! Следить за сигналом.
Редька и Пистон, завидев объект, должны были подать условный знак – качнуть ветку рябины, возле которой они и залегли.
Тощий сам шагнул следом за Ботвой. Оттуда, из помойной комнатенки, он посмотрел, как спрятались сигнальщики. Замаскировались они хорошо – как ни старайся, не увидишь.
– Ждем, – вполголоса приказал Тощий.

5
Настроение у Пистона сделалось препоганое.
Еще когда шли сюда, он плелся подавленный, а когда они с новым компаньоном заняли наблюдательный пункт, он окончательно почувствовал себя паршиво.
Не в физическом смысле – в нравственном.
Ему, Пистону, тоже вдруг открылась какая-то сторона собственной души, о которой он подозревал. Как он жил раньше, что делал?.. Жрал, спал. Убивал...
Убивал, да. Чего уж тут с самим собой в прятки играть. А для чего? Да хрен знает для чего. Чтобы дальше жрать и спать.
Ему стало невыносимо горько. Он понял Жженого. Черт побери, как он его понял!..
И тут его подтолкнули в бок. Он вздрогнул.
Сосед, Редька, смотрел веселыми хитрыми глазками.
– Чего загрустил?
Пистону хотелось послать этого бодряка в такую даль, откуда уже не вернуться. Но нельзя! Опасно.
– Да так... Жрать охота.
Редька полез куда-то в недра своих одежд и, к удивлению Пистона, вынул оттуда аппетитный, поджаристый сухарь.
– На. Только не хрусти. Откуси кусок, пососи во рту, а уж потом жуй.
Пистон сказал про жратву для отмазки, но правду: жрать ему в самом деле хотелось. Поколебавшись секунду, он взял сухарь.
– А ты?
– А я не хочу. Я, брат, воздухом питаюсь.
– Чего? – Сухарь застрял у Пистона в горле.
– Вот так, – пояснил сосед: вдохнул глубоко, задержал воздух и медленно выдохнул... – И все. Сыт.
Пистон остановившимся взглядом смотрел на плутовскую рожу Редьки. А тот вдруг расплылся и беззвучно рассмеялся:
– Шучу я! Люблю, грешный, пошутить.
– А ну тебя, – сердито отмахнулся Пистон и стал жевать.
– Ты следи, следи, – посоветовал Редька. – Не прозевай. Начальничек-то у вас – ух! – строгий. Случись что, башку сымет.
– Знаю, – проворчал Пистон.
Он понял, конечно, что у Тощего был генератор. Да почему был – есть... Серьезно. Серьезно, да, но ему-то, Пистону, что делать? Жить так, как жил? Против своих?.. Позорно. Восстать? И тут же распрощаешься с жизнью.
Вот ведь выбор! От переживаний Пистон не заметил, как проглотил весь сухарь. Но как ни странно, бдительности он не утратил, смотрел во все глаза, и именно он, а не Редька заметил, как в окне подъезда на шестом этаже мелькнул силуэт человека.
От неожиданности Пистон дернулся. Редька сразу напрягся.
– Что?! – шепотом.
– Идет! – выдохнул Пистон.

6
В этот день Муха проснулся почему-то раньше обычного.
Было вроде бы совсем темно, однако по неуловимому оттенку неба в окне Федя догадался, что это не ночь, а утро, скоро будет светать.
Он закрыл глаза и сонно улыбнулся тому, что может еще без забот подремать часок-другой. Левой рукой он потрогал цевье карабина. На месте!
Муха не был левшой, но стрелял с левой руки I и левого плеча – так ему почему-то было удобнее.
Однако сон не шел, прямо-таки назло. Муха кряхтел, ворочался. Тьма в окне и комнате стала явно жиже. Было обидно терять предрассветные, самые сладкие часы сна... Обида перешла в раздражение. Муха осерчал – и тут, неожиданно для себя, уснул.
Вторично проснулся он, когда было уже совсем светло. Вновь ощутил досаду: проспал! Вскочил энергично, стал разминаться.
Затем долго сидел перед картиной, приставленной к стене. Странно, но теперь этот небесно-лесной пейзаж навевал какую-то грусть, объяснить и выразить которую Муха не мог. Просто сидел и грустил. И черт его знает, почему вспомнились когда-то слышанные слова: жди меня, и я вернусь... Федя и понятия не имел, что это первая строчка стихотворения. Кто-то сказал, а он услышал и запомнил. Потом забыл. А теперь вдруг вспомнил снова.
Но это казалось приятным.
После завтрака он поглядел в окно и решил, что пора топать к Гвоздю. Связался с ним.
– Ну что, как договаривались? – не преминул уточнить он.
– Ясный пень, – ответствовал Гвоздь. – Я что, когда-нибудь динамил?
– Да нет. – Муха смутился. – Это я так просто...
Гвоздь смягчился:
– Ладно, ладно... Давай, жду.
– Тогда я выхожу.
– Давай.
Федор сходил на кухню, из тайника достал табак отсыпал две пригоршни. Взял пару коробков спичек. Оделся потеплее и пошел.
Спускаясь, он ощутил морозец и мысленно похвалил себя за то, что так экипировался. На шестом этаже подошел на секунду к выбитому окну: точно, подморозило. Зима.
Повернувшись, он краем глаза уловил какое-то неясное движение во дворе, где кусты рябины возле гаражей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101