– А! Беслан? Дорогой! Что у тебя с глазом? Подрался? И ты тут, Яраги! А где Сулейман? Вот он! Хорошие мои, как я вас люблю… – в прихожей началось пьяное лобызание.
Я выглянул в дверь. В прихожей покачивались пьяноватые низкорослые молодые люди со смуглыми лицами. Одеты они были в кожу, вельвет и кримплен. На головах – одинаковые, шоколадного цвета норковые шапки.
Кто это? Цыгане? Чеченцы? Неожиданные гости снимали кожаные куртки, стаскивали сапожки и в шерстяных носках шествовали прямо в зал. Я для пущей уверенности потрогал пистолет за поясом и застегнул нижнюю пуговицу на пиджаке, чтобы оружия не было видно.
По очереди гости подали мне руку и назвали свои имена:
– Сулейман!
– Яраги!
– Беслан!
Я тоже назвал себя.
Под глазом у Беслана красовался шикарный синяк. Нет ничего удивительного в том, что в чеченце, который представился как Беслан, я узнал вчерашнего шулера-заломщика.
Он тоже сразу узнал меня. Других я помнил смутно, кроме крепкого Яраги, который разбил мне губу и чуть не оторвал ухо.
– Послушай, Юра, – сказал, наклонившись ко мне Беслан. – Я же не знал, что это ты!
– А кто же это был? – спросил я, наливая из бутылки каждому по рюмке.
– Ну, извини… – сказал парень.
– Так вы что, действительно чеченцы? – поинтересовался я.
– Да, а что? – спросил Беслан. – Так ты меня прощаешь? Я же говорю, извини?
Извинение из уст чеченца было для меня новостью.
– А денег я тебе дам, сколько захочешь… – еще раз сказал Беслан. Он был полноват, а руки у него – удивительно пластичные.
Не успели мы напиться, как снова затрезвонили в дверь. Лена щелкнула замком, и тут в прихожую вломился мужчина крепкого телосложения.
– Папа! Тимур! – вскрикнула Лена.
Дочь Гершеновича забыла посмотреть в глазок. Тимур тем временем, не снимая кожаной куртки, прошествовал в зал и крикнул (но нельзя было понять, дурачится он или его надо воспринимать всерьез):
– Стоять, смирно! Родина в опасности! Почему вы не там, где ваш народ?
– Где Настя? – спросил Гершенович. Указательным пальцем Тимур показал на меня.
– Анастасия мертва! Этот ее убил!
– Где она? Куда ты ее дел?
– Ее уже нигде нет. У меня есть знакомый в морге.
– Что?
Гершенович заплакал. А как еще он мог поступить в данной ситуации? Надо было играть в спектакле до самого конца.
– Чего ревешь, как женщина?
– Я ее любил, – простонал Гершенович.
– Я тоже ее любил, и Беслан ее любил, и Яраги ее любил, и вот этот ее любил, – указал Тимур на меня. – А, кстати, где мой пистолет?
Вопрос был явно адресован мне.
– Выбросил его в Свислочь, – сказал я как можно более спокойней и уверенней. Тон, которым я это произнес, не оставил у Тимура сомнений в правдивости моих слов.
– Жаль. Хороший был пистолет. Лучше оставил бы его себе.
– Так я его и оставил, – еще более спокойней и уверенней произнес я.
– Правда? – обрадовался, как ребенок, Тимур. – Тогда, пожалуйста, верни мне его… – сразу позабыл он свое пожелание.
– Надеюсь, ты больше не будешь тыкать мне пистолетом в затылок? – Я протянул оружие Тимуру: пистолет отдельно, магазин – отдельно.
Тимур тотчас вставляет магазин в рукоятку и передергивает затвор. Я весь напрягся. Гершенович все еще плачет.
– На, лучше застрелись, раз ты такой несчастный, – говорит Тимур и протягивает Гершеновичу пистолет.
Гершенович берет оружие и подносит его к собственному виску. Я вижу, как палец его на спусковом крючке дрожит.
– Ты не мужчина, ты даже застрелиться не можешь… – бурчит Тимур. В это время сухо лязгает курок. Лицо Гершеновича застыло, рука судорожно вцепилась в рукоятку оружия. Неожиданно он вскакивает и изо всех сил бьет Тимура стволом пистолета по зубам. Тимур отпрянул, зацепился за ковер и грохнулся на пол. Чеченцы загоготали. Очевидно, подобные сцены им были не в новинку.
Тимур вскочил, сжав кулаки, но Яраги, крепкий парень, ударом поймал Тимура, и тот оказался снова на полу. Из его губы струилась кровь. «Ну, – подумалось мне, – тут без стрельбы никак не обойдется».
Однако обошлось. Тимур хмуро уселся за стол. Яраги что-то сказал ему по-чеченски. Тон у него покровительственный. Убитой женщины словно не существует. Это тема – табу. Я все время жду звонка в дверь. Я уже хочу, чтобы пришла милиция.
– Хорош? – спрашивает Яраги у меня по-русски, показывая на Тимура. – Он – чеченец наполовину, поэтому такой бешеный. Мы тут решили обсудить то, что происходит у нас дома, а не буянить или паясничать. Представь себя на месте рядового российского гражданина, слегка уставшего от ежегодных путчей. Итак, несколько фактов, всем известных. Президент, пьяную рожу которого последние недели мы видели почти ежедневно, вдруг исчез с телеэкранов. Вместо него появился Виктор Илюшин с сообщением о носовой перегородке. Эта российская свинья, иначе не назовешь, удрала от ответственности. На другой день войска вдруг пришли в движение, хотя не истек срок ни ультиматума, ни начала переговоров. Разве он мужчина? Вот Гершенович мужчина, осмелился нажать на курок…
…Уже далеко за полночь. Чеченцы пьют не хуже россиян. Но они и есть россияне. Или не россияне? Они не хотят быть россиянами, они хотят быть чеченцами. Я – белорус, я тоже не хочу быть россиянином, как бы это гордо для кого-то не звучало. Я пью, как белорус, а чеченцы пьют просто, как чеченцы. Оказывается, чеченцы пьют здорово, по-черному, почти как белорусы. Мне пора домой. Лена не пускает меня.
– Не уходи, ты нетрезвый, тебя заберет милиция. Я прошу тебя…
Руки ее скользят по моей одежде… Я ухожу. Какая милиция меня заберет? Я сам заберу милицию! Оставаться мне нельзя. Через месяц она скажет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183