Обождав полминуты или около того, на протяжении которых ничего не произошло, я надавил на кнопку еще раз. Мне пришлось ждать еще секунд 50, прежде чем я услышал, как Глория Пиплз спрашивает из-за двери:
— Кто там?
— Декатур Лукас.
— Я вас не знаю. Кто вы?
— Я только что говорил с вами, мисс Пиплз.
— Я — МИССИС Пиплз, и я ни с кем говорить не собираюсь. Убирайтесь!
— Я бы хотел поговорить с вами о сенаторе Эймсе.
— Проваливайте, я сказала. Я не желаю ни с кем разговаривать. Я больна.
Я вздохнул.
— Ладно. А я думал, вам будет интересно узнать, что МЫ ГОРИМ! Здание в огне!
Загремела дверная цепочка, затем поехал засов. Дверь открылась, и Глория высунула голову наружу.
— Эй, что значит — здание в огне?!
Я толкнул дверь ногой, повернулся боком и вскоре протиснулся мимо хозяйки.
— Спасибо за то, что пригласили войти, — сказал я.
Она захлопнула дверь.
— Ну и пускай, — сказала она. — Почему ж, черт возьми, нет? Располагайтесь как дома. Выпейте что-нибудь.
— А что вы пьете? — спросил я, окидывая взглядом апартаменты.
— Водку.
— А я люблю виски. Скотч.
— И я тоже, но у меня ничего уже не осталось.
Я достал из-за пазухи свою бутыль и вручил ей.
— Вот. Принес для вас подарок.
Она взяла и посмотрела на меня более настороженно.
— Я вас где-то видела. Сегодня утром. Вы были на похоронах.
— Совершенно верно.
— Как ваше имя?
— Декатур Лукас.
— Ох, да. Вы мне уже говорили. Какое забавное имя. А чем вы занимаетесь?
— Я историк.
— Чепуха.
— Я работаю на Френка Сайза.
— Ах вот как! На него… — Я заметил, что многие люди реагируют на имя Френка именно так. Однажды я и сам не удержался.
— Угу, — сказал я. — На него.
— Воды?
— Вода — это замечательно.
Она кивнула, пересекла гостиную и исчезла на кухне, после чего показалась в столовой, сделанной в виде слегка приподнятой встроенной беседки. Я предположил, что столовая-беседка на возвышении дает возможность владельцам дома рекламировать гостиную как слегка притопленную.
Как бы то ни было, о чистоте в доме она заботилась. А вот мебель в квартире производила впечатление предназначенной для комнат помасштабней. Твидовая кушетка была чуть великовата, а диаметр низенького черного стеклянного столика для кофе был слишком широк. В комнате стояла еще парочка легких кресел. Явно много. Из-за них стол-секретер вишневого дерева едва в нее помещался. На его стеклянные полки были кое-как втиснуты книги.
Я прошёлся вдоль них и прочел некоторые заглавия: «Психология и Вы», «Что имел в виду Фрейд», «Я — ОК, Ты — ОК», «Паранормальная психология», «Игры, в которые играют люди» и «Радуйтесь, вы — невротик!». Остальные книги были по большей части романы, за исключением экземпляра «Настольной книги исполнительного секретаря» и нескольких поэтических антологий. Я решил, что передо мной — типовой набор книг женщины, которая часто остается одна и совсем не в восторге от этого.
На стенах висели убранные в рамочку фотоснимки — в основном парижские сценки, за исключением большой черно-белой фотокопии «Дон Кихот и Санчо Панса» Пикассо. Я подумал, что если б ей избавиться от пары кресел, купить другой кофейный столик да и передвинуть оставшуюся мебель по кругу — у нее получилась бы очень даже симпатичная гостиная. Я люблю мысленно переставлять мебель. Это позволяет коротать время в ожидании других людей, особенно когда именно меня им видеть совершенно не хочется. За последнюю дюжину лет таких ожиданий набралось порядочно, и мне пришлось мысленно перелопатить просто гору столов, шкафов, кресел и прочих предметов домашнего обихода.
Глория вернулась с двумя стаканами, один из которых вручила мне.
— Право, вы могли бы сесть куда-нибудь, — сказала она.
Я выбрал кушетку. Она подхватила одно из кресел и плюхнулась в него, подвернув при этом под себя правую ногу. Многие женщины усаживаются таким образом, и я никогда не мог понять, зачем. На ней уже не было коричневого платья. Вместо него красовался зеленый домашний халат, застегнутый по самое горлышко. Она, должно быть, умылась, так как следы помады исчезли. Глаза, прежде скрытые за темными очками, оказались карими, огромными и слегка печальными — словом, такими, какими кажутся большинство карих глаз. В глазных белках виднелись легкие кровяные прожилки. Кончик ее носа блестел. Губы, лишенные помады, выглядели как-то по-детски и всегда готовыми «надуться».
— Ну так о чем же вы хотели поговорить со мной? — спросила Глория.
— Как я сказал — о сенаторе Эймсе.
— Я не хочу о нем говорить.
— Ладно, — сказал я. — Давайте поговорим о чем-нибудь еще.
Это ее удивило.
— Я думала, что вы хотите говорить о нем.
— Нет, если вы не хотите. Давайте немного поговорим о вас.
Это было лучше. Это была ее любимая тема. Да она почти у каждого любимая.
— Вы работали на него, не так ли? — спросил я. — Вы же были у него личным секретарем?
— Да, раньше я была у него личным секретарем.
— И как долго?
— Я не знаю. Но довольно долго.
— Чуть больше пяти лет, не так ли?
— Да, полагаю, что-то вроде того. Пять лет.
— То есть с тех самых пор, как он переехал в Вашингтон?
— Совершенно верно. Он нанял меня в Индианаполисе. Это было как раз после того, как мой муж ушел… — Она прервалась на секунду. — Умер, — сказала она твердо. — Это случилось сразу после того, как умер мой муж.
Хотел бы я знать, какая из психологических книг научила ее представлять дело именно таким образом.
— Когда вы перестали быть его личным секретарем? После того как он подал в отставку?
— Это было раньше.
— Когда?
Она посмотрела куда-то мимо меня и улыбнулась. Улыбка была удивительно кроткая и мягкая, и она совсем не соответствовала тому напряжению, с каким давалось ей общение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74