— Где тут у тебя ванная?
Она указала.
— Зачем ты меня обо всем этом расспрашивал?
— Я пытаюсь установить, что же с ним произошло.
— Он не брал никакой взятки в 50 тысяч, как это писал ваш Сайз.
— Не брал?
— Нет.
— Почему ты так уверена?
— Я просто знаю, что он не брал. Он бы никогда не сделал ничего подобного.
— Тогда что же с ним произошло?
— Не знаю. Все шло замечательно до тех пор, пока не появилась она.
— Конни Мизелль?
— Это всё из-за нее. Всё без исключения.
Она взглянула на меня. На лице проступили трудноуловимые признаки серьезного недовольства.
— А ты хотел бы переспать со мной? — спросила она. — Это можно — если ты хочешь…
— Давай подумаем об этом, — сказал я и похлопал ее по колену. — Потом, когда ты будешь себя получше чувствовать.
Она уже забыла, о чем спрашивала.
— А когда ты разузнаешь о том, что действительно случилось, это же будет что-то плохое, да? Это, наверно, будет что-то ужасное, и они его арестуют и посадят в тюрьму, очень надолго, да?
— Я не знаю, — ответил я. — Но сама посуди: много ты вспомнишь я бывших сенаторов Соединенных Штатов, надолго попадавших за решетку?
Глава десятая
Еще лет десять, и в центре Вашингтона, наверное, вовсе не останется гостиниц. «Уиллард» давно закрылся. AFL–CIO купила отель, который располагался по соседству с их штаб-квартирой, да и снесла его. «Аннаполис» бездействует. «Армия Спасения» заграбастала «Гамильтон». С Капитолия ушел «Додж», а теперь и «Конгрессссионал», и «Континентал». Вот уже и про отель «Вашингтон» пошли разговоры, что, мол, надо бы и его снести и соорудить на его месте что-нибудь полезное, к примеру, платную парковку. «Вашингтон» располагается как раз напротив здания Казначейства США. Впрочем, когда я сейчас думаю об этом, мне сдается, что и та земля, что под Казначейством, тоже очень бы подошла для обустройства парковки.
Однако отель «Вашингтон» старается изо всех сил. Он заново отремонтировал свои комнаты. Запустил новые лифты и обустроил новый французский ресторан, который, право, недурен. При нем и бар имеется. В пять часов пополудни там тихо — или мертво — в зависимости от того, что вы ждете от бара.
Игнатиус Олтигбе опоздал всего на несколько минут. Я пришел вовремя, как всегда. Во мне идея пунктуальности давно превратилась в пунктик. Из-за этого я постоянно теряю массу времени, дожидаясь других.
— Ужасно извиняюсь, — сказал Олтигбе, скользнув на стул за выбранным мною низеньким столиком.
— Я сам только что пришел, — ответил я так, как всегда отвечаю опоздавшим на встречу, даже если они пришли на 29 минут позже назначенного. Если они появляются позже на 30 минут, меня там уже нет.
— Что мы пьем? — спросил Олтигбе.
— Виски с водой.
— Хорошо, — сказал он.
Когда официант принес наши напитки, Олтигбе поднял черный дипломат, который он принес с собой, и поставил на стул. Я решил до поры до времени не обращать на него внимания.
Мы чокнулись, сделали по глотку, после чего я спросил:
— А как вы познакомились с дочерью сенатора?
— С Каролиной? Встретились на вечеринке. Я тогда был вместе с некоторыми товарищами, мы очень много делали для облегчения страданий народа Биафры — вы ж помните Биафру, да?
— А я думал, что она теперь снова называется Западная Нигерия.
— Ну да. Каролина была активисткой движения в поддержку народа Биафры — то ли от своего колледжа, то ли от какого-то другого… В общем, те ребята пригласили ее, и вот так мы познакомились.
— И вы начали встречаться сразу после этого?
— Ну, немного больше, чем просто встречаться.
— Чудно-чудно, — сказал я. — Жить вместе.
Олтигбе кивнул.
— Ее очень впечатляло, что я сражался за народ Биафры.
— А вы сражались?
— А то! Я, знаете ли, Ибо. Или уж, если на то пошло, наполовину Ибо. У всех Ибо потрясающе умные мозги.
— Я тоже слышал об этом.
— Конечно, я не так уж долго сражался. Ровно столько времени, сколько они мне платили. А они, надо признаться, очень даже неплохо платили, пока деньги были!
— Сколько?
— Тысячу в неделю. Долларов, разумеется.
— За что ж они столько выкладывали?
Олтигбе ухмыльнулся.
— Зарплата лейтенанта 82-го Воздушно-десантного. Полк, в котором я служил с 1963 по 1965. Слава богу, во Вьетнам не попал.
— А чем же вы жили потом, когда уже покинули ряды доблестной армии?
Олтигбе одарил меня широкой, белозубой ухмылкой.
— Женщины, женщины!.. Я ведь, знаете ли, довольно привлекательный малый.
— Угу.
— Нет, в самом деле. Знаете, одно время представляться ветераном Биафранской кампании было очень приятно! Люди наперебой приглашали меня пожить у них. Что здесь, что в Англии. Ну, знаете, это примерно так же, как в Испании быть ветераном Гражданской войны. Сам не заметишь, как превратишься в этакого профессионального «почетного гостя». Жаль только, что вечно на этом не продержишься. Люди ведь в какой-то момент просто забывают о причине твоей популярности. Все вроде идет отлично, а потом хозяева вдруг задумываются: «А, собственно, с какой стати мы все приглашаем этого парня?»
— И это однажды случилось с тобой?
Он кивнул.
— Та вечеринка, на которой мы встретились, была уже, можно сказать, на излете моей славы. Поэтому я к ней и переехал — примерно полгода назад. Она могла себе позволить меня, и у нас бывали очень славные денечки!
— А какие у тебя планы сейчас?
— Думаю на некоторое время вернуться в Лондон. У меня в Лондоне друзья.
— Но родился ты в Лос-Анджелесе, не так ли?
— Мой папа был студентом в UCLA. В 39-ом он был одним из немногих студентов из Нигерии, которых война застала в Штатах. Я родился в 1944. И мать свою никогда не знал.
— Она умерла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74