– Более или менее. Мне кажется, уже нет смысла этого опасаться. Пожалуй, в какой-то мере и никогда не было, но ведь пару месяцев назад я еще не предполагал, какой это примет оборот. Клянусь! Знаете, Даггерс, старина, один из признаков старости заключается в том, что все чаще и чаще делаешь, что тебе не хочется, а то, что хочется, все как-то не получается и не получается. Потому что все меньше и меньше остается вокруг людей, с которыми это хотелось бы делать.
Рой разлил по бокалам остатки шампанского. Я уже представил себе прием по поводу бракосочетания, на который он меня пригласит, и на который я приду, и на котором он будет в визитке (возможно, только без белых гетр) или же, если пожелает, во фраке с крахмальной манишкой, а на этом приеме леди Вандервейн-вторая устроит представление – будет резать торт, запускать кусками торта в гостей, угрожая им при этом ножом. Картина подействовала настолько угнетающе, что у меня иссякли силы на всяческую словесную перепалку с Роем, которой он, по-видимому, с моей стороны ожидал.
Когда мы вышли, я направился было вниз под горку по направлению к клубу «Траншея», но Рой меня остановил.
– У меня машина поблизости, – сказал он.
– Туда пешком быстрей, честное слово!
– Мне бы не хотелось ее здесь оставлять. И кроме того, вдруг она понадобится для стремительного бегства!
Истинная причина столь незначительного изменения в плане действий открылась мне (хоть и не мгновенно), когда, подойдя к машине, я увидел налепленную на заднее стекло полоску бумаги с напечатанным призывом: «Поддержим Родезию!» с припиской тут же, довольно крупно, от руки: «И апартеид в Южной Африке!» Я сразу решил про себя, что лучше объяснений Роя подождать, не задавать немедленно вопросов самому; если понадобится, можно выяснить и позже. Пока Рой вынимал ключи, я заметил аналогичный призыв и на лобовом стекле. Рой нырнул в машину, открыл дверцу напротив себя и надел котелок, лежавший рядом на сиденье. Я по-прежнему вопросов не задавал.
Мы газанули из переулка, где была припаркована машина, со скоростью не меньше сорока миль в час, вынудив резко затормозить какой-то грузовичок и такси. Рой рявкнул клаксоном, крикнул что-то и погрозил кулаком. И продолжал примерно в том же духе при подъезде к Пиккадилли, когда под красным глазом светофора вспыхнул желтый: тут Рой, опустив стекло, принялся орать и еще пуще грозить кулаком пешеходам, мимо которых мы тронулись и которые вовсе, по-видимому, не собирались перебегать улицу у него перед носом, всем своим видом свидетельствуя о готовности оставаться на своих местах. Беспрерывно сигналя, Рой то и дело выруливал из ряда в ряд, а когда мы проезжали короткий отрезок по Дьюк-стрит, такое лавирование, надо сказать, было сопряжено с определенной долей риска. Каждый раз Рой с новой силой обрушивался на пешеходов, стоило ему произвести поворот на скорости, позволявшей ему вычленить из толпы объекты своего возмущения. Однако никто не реагировал на его выпады с раздражением или с беспокойством, разве что с недоумением. В промежутках между всем этим я чувствовал, как Рой бросает взгляды на меня, сидевшего рядом и проявлявшего живой интерес ко всему, за исключением его фокусов. Когда мы остановились у светофора на Джермин-стрит, я стал разглядывать витрины магазина «Фортнам и Мейсон», а Рой принялся сигналить. Он прекратил это занятие, завидев полицейского, который, подходя к нам, оглядел (как мне показалось, с легким отвращением) наклейку на переднем стекле и, заглянув в раскрытое окошко Роя, сказал:
– Будьте добры, сэр, подъехать к тротуару!
Я уже приготовился к тому, что вместо обеда грядут долгие препирательства с представителем власти, однако Рой молча повиновался приказу.
– Как вижу, сэр, вы довольно нетерпеливы.
– Да, прошу прощения, я тороплюсь на чрезвычайно важную встречу!
– Этот светофор, насколько мне известно, переключается только особым электромеханическим устройством, а не сигналом автомашины. Позвольте, сэр, ваши водительские права!
Рой без звука вручил свои права полицейскому. Тот изучал их некоторое время, причем как-то задумчиво, будто собирался запечатлеть этот момент в памяти на всю жизнь, затем вернул Рою:
– Я так и думал, что вы – сэр Рой Вандервейн. Несколько раз видал вас по телевизору. Так вы поняли, что нарушаете правила уличного движения?
– Да, начальник, я понял и прошу меня извинить.
– Что ж, можете следовать дальше, но я бы советовал вам в дальнейшем не злоупотреблять сигналом. Сами понимаете, как-то не укладывается в образчик примерного вождения!
– Вы правы! Благодарю.
Мы двинулись дальше с умеренной скоростью. Когда выруливали на Сент-Джеймсскую площадь, Рой скинул свой котелок и произнес:
– Проклятый фашист!
– Чего ж вы ему этого не сказали?
– Только потому и отпустил меня, что одобряет эти гнусные лозунги!
– Так и сказали бы ему, что он проклятый фашист!
– Не сказал только из-за предстоящего обеда. Если бы не обед, непременно бы сказал! Хотя, наверное, нет, не знаю. В нас с детства вбивают почитание к властям, и оно переходит в рефлекс. Условный рефлекс.
– Плюс к тому трусость.
– Да, не без этого, конечно! А, ладно, пока не время бросать открытый вызов системе. Своеобразная тактика, – сделал он выразительное лицо, – на текущий момент это лучшее средство.
– Тактика?
– Ну, в социалистическом лагере! Демонстрация от противного. Притворяетесь, будто вы такое же дерьмо, как и те, с кем вы не согласны, или как те, которые у власти. Идея не нова, но, по-моему, такую параллель провожу я первый. Надо поставить этот вопрос перед исполкомом «Антирасистской солидарности».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83