Но дядька отказался от столь заманчивых перспектив. Он решил пожить свободно, а там посмотреть.К дяде Игорю и шел Юрий Ельцов. Только он мог разобраться в этой невероятной истории. Дядька открыл дверь. Был он в спортивных трусах, подтянутый, накачанный, с красивым рельефом мышц. Каждому таким бы быть в пятьдесят семь лет.— Заходи, Юрик. — Дядька ничуть не удивился столь раннему визиту. — С мадам поругался?— Да нет, дядя, у меня к тебе дело.— Тогда подожди, пока я зарядку закончу, а пока сообрази кофе, тостики и яичницу.Юра пошел на кухню и увидел, что в углу, рядом с окном в ванную комнату, стоит отключенный, пузатый газовый счетчик. Зачем его сохранил дядька — неведомо. Видимо, решил сделать кухню в стиле ретро.Они позавтракали, и Юра включил магнитофон. Дядя Игорь слушал сбивающийся Мишкин голос, потом прочел его письмо. Перелистал записную книжку Абалова.— Ты хочешь об этом написать? — Игорь Дмитриевич взял сигарету, но так и не прикурил ее.— Очень хочу.— А ты знаешь, с кем тебе придется бороться?— Приблизительно.— Такие вещи надо знать точно. Эти люди могут одним телефонным звонком разрушить все, чего ты добился в жизни. Прежде чем начинать с ними борьбу, ты должен точно уяснить для себя, готов ли ты все потерять.— Я не знаю, дядя Игорь.— Тогда думай. Серьезно и долго.— А что ты посоветуешь?— Ты помнишь, как эта мразь выкинула меня в отставку?— Конечно.— Я не жаловался и не просился обратно. Но один паренек из адмотдела ЦК в приватной беседе дал мне понять, что я еще легко отделался.— Так как мне быть?— Забыть. Отдать деньги Мишкиной сестре, а пленки, письмо и книжку уничтожить.— Ты серьезно?— Да. — Игорь Дмитриевич наконец заметил незажженную сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.— А что бы сделал ты?— Не сравнивай меня с собой, у меня, как у отставного ландскнехта, всего имущества — ржавая шпага да хромой конь на конюшне. Мне нечего терять. Я, с точки зрения официальной, уже все потерял.— А почему ты думаешь, дядя Игорь, что мне придется что-то терять? Я же хочу добиться правды.— Слушай, Юра. Мы с тобой сегодня говорим как взрослые люди или как пацаны на комсомольском собрании? Я говорю тебе прямо. Ты многого добился в этой жизни. Сам. У тебя есть имя, очень хорошее положение. Я рад за тебя и не хочу, чтобы ты лишился всего.— Но ведь и ты, дядя Игорь…— Не сравнивай. Я выполнял свой долг. Я боролся с киргизской мафией.— Прямо-таки мафией?— Смейся, иронизируй, называй этих людей иначе. Но в деле Мишки Николаева чувствуется тот же почерк, та же твердая рука, что и в деле инженера Акаева. Давай разберемся: если верить Мишке, его освободили совершенно официально и передали некоему Ястребу. Ястреб, исходя из записанных тобой Мишкиных показаний, человек, решающий достаточно сложные вопросы. Мишка утверждает, что он из авторитетных блатных, а за ним стоят люди из высших государственных сфер. Это тебя не удивляет?— Дядя, дядя, — Юра встал, сделал несколько шагов по кухне, — это же сенсация. Представляешь, какой можно напечатать материал?— Представляю. Значит, ты решил бороться с партией?— Нет, дядя Игорь, я не собираюсь бороться с партией. Я хочу бороться за соблюдение ленинских норм.— А что ты о них знаешь? — усмехнулся печально Ельцов-старший. — Ничего ты о них не знаешь. И слава богу.— Что ты хочешь сказать?— А ничего. Как начнешь копать это дело, тебе сразу напомнят про ленинские нормы.— Так что же мне делать?— Думать. Не дергаться и рыть материал. Скрупулезно и с опаской, а главное, молчать об этом. Оставь мне Мишкино письмо и книжечку эту, я по своим каналом кое-что узнаю. * * * …А ночь уходила. Поезд летел к новому утру, оставляя на вагонах комки клокастой темноты. Юрий так и не заснул больше, он курил сигарету за сигаретой и вспоминал утро, с которого все началось.Не позвони ему Мишка или послушай он жену и останься дома, жизнь его сложилась бы иначе.Но что вспоминать об этом. Он сам выбрал свою судьбу.А Москва надвигалась. Он чувствовал это, словно излучение необыкновенной силы неслось навстречу поезду. Когда за окном замелькали нелепые дома подмосковного города, он пошел бриться. Нельзя было приезжать домой не в форме. Он с наслаждением выдавил на лицо мыльный крем, взбил помазком душистую пену. Как бесшумно и ласково идет по щекам жилеттовский нож. Как упоительно пузырится и лопается на щеках невесомая пена. Все учел дядя Игорь. Все. Даже американский одеколон «Арамис» передал. Любимый Юрин одеколон, который в Москве можно было купить только по талонам или в «Березке» за чеки.Проводник постучал в дверь, открыл. В купе стоял запах одеколона и хорошего табака. Да и пассажир был видный, одетый в кожаную куртку и красивые брюки.— Билет нужен?— Нет, спасибо.— А чайку?— Спасибо, выпью.— А может быть, кофе?— Несите кофе.А за окном проносились дачные поселки. Дома в свежей клейкой весенней листве. Это были ближние подступы к Москве. Дальше начинался город. Вагоны изогнулись на повороте, и он увидел свой город в солнечном, почти библейском мареве.Все. Он приехал.Побежали мимо окон последние платформы, по раннему времени практически пустые, поплыли закопченные пакгаузы. Репродуктор в купе грянул марш, и диктор объявил: «Товарищи пассажиры, наш поезд прибывает в город-герой, столицу нашей Родины, Москву».Та жизнь кончилась. Начинается новая, неведомая, с чистого листа.
Москва. Май 1982 года Он стоял на площади Ленинградского вокзала и курил. Первая сигарета в родном городе. Конечно, все произошло совсем не так, как он думал, ворочаясь ночами на лагерной шконке. Почему-то не охватило его чувство всепоглощающей радости, которое он испытал в поезде, ушло оно, растворилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19