К сожалению, мне больше не пришлось встретиться с Борисом Андреевичем. Он был очень болен. Потом заболел я. Но мне неоднократно передавали его добрые отзывы о нашем фильме.
Итак, худсовет «Мосфильма» постановил поручить мне постановку.
Но и на этом сказка не закончилась. В коридоре «Мосфильма» ко мне подошел великий оператор того времени Сергей Урусевский.
— Вы будете ставить «Сорок первого»? Я бы хотел быть на нем оператором.
Я не задумываясь согласился.
— Только с условием, что вторым режиссером на фильме будет моя жена Белла Мироновна Фридман.
— Конечно! — согласился я.
Мне работать с Урусевским! Ради этого я на все был согласен.
Стали вместе с ним делать режиссерский сценарий.
— А этот эпизод, — сказал он, — надо снимать в горах.
— Почему в горах? — удивился я. — Все знают, что отряд шел через пустыню. Там же нет гор.
— Мы снимаем не научно-популярный фильм, — возразил Урусевский с обидой. — Зритель будет видеть происходящее моими глазами. Ему надоест пустыня и пустыня. Мне нужны горы.
Я согласился. Авторитет Урусевского был для меня чрезвычайно высок.
— Только начнем снимать с этого эпизода, — сказал Урусевский. — Чтобы потом ты не сказал, что этот эпизод тебе не нужен.
Это условие удивило меня.
— Да что же я, мошенник, что ли? Почему со мной так обращаются? Раз я согласился, хитрить не буду.
Поехали в горы. Стали снимать. Я вижу, что Урусевские не дают мне работать.
Я не любил руководить игрой актеров от камеры, громко, потому как считался с их самолюбием. Я подходил к актеру и давал указание только ему. Да и то вполголоса, чтоб другие не слышали. Но на этих съемках мне этого не давали. Едва дам команду «стоп», как Урусевский и Белла кричат от камеры: «Переиграл! Переиграл!» или что-нибудь в этом роде. Меня как будто на площадке и нет.
Мне неприятно, но что я могу поделать? Не кричать же: «Кто здесь режиссер?!» Это вызвало бы только смех. Кто я в сравнении с Урусевским? «Ничего, — думаю, — это неважные съемки, авось все уладится».
Переехали с гор в пустыню. Я развожу мизансцену, репетирую с актерами. Но едва я даю команду «стоп», Урусевский и Белла опережают меня своими комментариями и оценками. Я терплю, понимаю, что ничего не могу поделать. Вариант «кто здесь режиссер?!» по-прежнему не выход. Я молча делаю свое дело.
Снимали мы в пустыне и на берегу моря, а ночевали в гостинице недалеко от места съемок. Однажды вечером слышу в коридоре какой-то скандал и звук разбитого стекла. Выбегаю из номера и вижу: Олег Стриженов пытается запустить тарелкой в Урусевского. Я отнял тарелку.
— Олег, постыдись, как ты себя ведешь!
— Они меня уговаривали вас не слушать. Они провокаторы! А мне интересно с вами работать!
Я попытался уладить скандал, увел Стриженова в его номер — он был в подпитии, — уложил его в постель.
На следующее утро Белла как ни в чем не бывало:
— Не обращайте внимания. Олег ничего не понял. Речь вовсе не шла о вас. Просто он был пьян. Нас беспокоит Изольда. Она недавно вышла замуж. Она страдает без мужа. Давайте вызовем его на съемки. Пусть молодожены будут вместе. А ему мы подыщем какую-нибудь роль. Пусть скачет на лошади.
Соглашаюсь. Мужа Извицкой, Бредуна, вызываем на съемки. Он согласен играть казака. Несколько дней проходит спокойно. Однажды вечером он стучится в мой номер.
— Хочу с вами серьезно поговорить.
Вижу, что он подвыпил, но вполне соображает.
— Хорошо, — говорю, — садись, поговорим.
— Вы неправильно работаете с Изольдой. У нее другой характер, вы ломаете ее актерское существо... Знаете, как работают с актерами итальянцы...
И начинает рассказывать о том, чего не знает. Это меня раздражает, но я сдерживаю себя и молчу.
—...Вы не умеете работать с актерами. Вы за... за... ставляете их играть не то. Изольда страдает...
— Ты пьян. Пойди выспись, а завтра поговорим, — предлагаю я.
— Не хочешь с... лушать п... ррравду?
— Ты мне надоел. Пойди проспись.
— Давай поговорим по-мужски. — Бредун принимает боксерскую стойку.
Здоровый битюг, но пьяный. А я ведь десантник. Я преподавал рукопашный бой. Он тычет мне в грудь кулаком. Это выводит меня из равновесия. Я наношу прямой удар. Он падает, спиной открывая дверь номера, пытается встать. Из номера напротив появляются Урусевские.
— Завтра же отправите Бредуна в Москву.
— Что вы? Пойдут нездоровые разговоры!
— Завтра же отправите его в Москву.
— Скажут, что вы...
— Мне все равно, что скажут. Завтра отправите его в Москву.
В Москве распространяются слухи, что в нашей группе происходит что-то ужасное. Распускает слухи Бредун. Пырьев высылает к нам начальника производства Кима, нашего редактора и Михаила Ромма. Они приезжают, начинают разбираться в обстановке. Слухи не подтверждаются.
Через несколько дней после их отъезда Белла говорит мне:
— Я вижу — вы нездоровы. Я принесла вам лекарство...
У меня действительно разыгрался остеомиелит, и на съемки меня приносили на носилках.
— Мы с Сережей подумали, что вам не обязательно подниматься в семь часов. Приезжайте к девяти. А мы все подготовим к вашему приезду.
Поблагодарив Беллу, я принял лекарство, боль в ноге поутихла, и я уснул. В девять часов меня доставили на съемочную площадку.
— Мы подготовили сцену, — сказал Урусевский. — Сейчас мы вам ее покажем. — И скомандовал: — Приготовиться!.. Начали!
Сцена мне не понравилась. Если бы она действительно годилась для фильма, я бы не возражал против нее, но она совершенно не подходила. Это был эпизод из какого-то другого и плохого фильма.
— Тогда расскажите, какая сцена вас устроит! — В словах Урусевского звучало раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66