– Знаешь, я бы мог пройти мимо, но гармошка, гармошка… – Сергей прижал ее к губам и поцеловал. – Паша, гармошка!– Она, родная, Серега! Она!– И песня… Если бы ты играл что-нибудь другое… Я навряд ли бы узнал…– А я сидел один, пацаны подошли, попросили сигарету, а я им говорю: “Курить вредно, братцы мои, я вам лучше сыграю!”. И я им сыграл…– Ладно, мы пойдем… Спасибо вам, – сказал вихрастый подросток, поправляя рюкзак.– Да, ребятки, идите! Спасибо вам за все!– За что?– Благодаря вам друга детства встретил.– Это вам спасибо! За музыку. Вы играли, а у нас слезы на глаза наворачивались.Подростки побежали вдоль набережной, а мужчины продолжали стоять, ощупывая друг друга взглядами. Случаются же такие чудеса! В огромном десятимиллионном городе – встретить друга детства!– Ты как? – спросил Павел Матюхов. – Вижу, хорошо… Жена, дети, наверное, есть. Здесь, в Москве, живешь?– Нет, под Москвой, – ответил Дорогин.– А здесь что делал? Как тебя сюда занесло?– Встреча деловая была назначена… Но дама не пришла, зато Бог тебя послал. Садись, что мы стоим, как столпы соляные.Мужчины сели. Дорогин вертел в дрожащих пальцах губную гармошку.– Кажется, что эта та самая, но сколько лет прошло…– Она – один в один, как та – немецкая, я такую и искал. Только та играла чуть мягче… А у этой звук немного жестковатый.Сергей вытряхнул из пачки сигарету, нервно, жадно закурил.– Как ты, что ты? – спросил Дорогин.– Приехал с предложением в один комитет, а они меня отфутболили, сволочи!– В какой комитет? Зачем?– Это даже мне неинтересно… Лучше ты о себе расскажи.– Пойдем в ресторан, в бар, посидим, выпьем… – предложил Дорогин, рассматривая своего друга детства так, словно сличал фотографию с оригиналом.– Что ты на меня так смотришь? Сильно изменился? Постарел?– Ясное дело – не помолодел! Все-таки тридцать один год прошел!– Ну на, смотри, любуйся! – Павел Матюхов стащил с головы шляпу, хлопнул ее на скамейку.Огромная лысина, взъерошенные на висках волосы, но глаза те же, грустные, темно-карие, как каштаны, вспомнил сравнение учительницы русского языка и литературы Дорогин.– Сильно старый?– Ничего.., не сильно изменился, – произнес Сергей.– А ты чуть другой стал, Серега, слишком взрослый, что ли…Дорогин расхохотался. Рассмеялся и Павел.– Фу ты, черт! – сказал Матюхов. – Здесь я мог встретить кого угодно! Мог увидеть народного артиста, эстрадную звезду, актера, политика, но чтобы встретить тебя, Серега, я даже представить себе такого не мог!– Да и я не ожидал!– Серега, ты знаешь, где я был?– Когда?– Буквально пару недель тому.– Где?– В нашем детском доме…– Ты там был? – словно не веря в услышанное, спросил Сергей.– Был…– Ну и что? Как там?– Это, Серега, страшно! Это ужас какой-то! Разруха полная… Пацаны голодные! Смотрят вот такими глазами, а в глазах страх и тоска-Смертная… Одежды нет, обуви тоже, книжки все старые… В российской тюрьме, наверное, и то лучше!– Что ты там делал? Как тебя, Пашка, занесло в Абхазию?– Приехал по делам. Думаю, дай заскачу! Пару дней свободных выдалось, и я из Пицунды заехал в Гудауту… Приехал, глазам не верю. Все вроде бы как тогда – и крыши такого же цвета, и рамы на окнах синей краской выкрашены, но все в запустении… Я когда к городу подъезжал, с горы крыши увидел, из меня слезы как хлынули! Еду и плачу! Ты даже представить себе не можешь!– Я там тридцать лет не был, – произнес Дорогин.– Как там хорошо было! Помнишь? Мандарины! Магнолии цвели… Красота! Рай земной!– Помню, – произнес Сергей немного срывающимся голосом: так он говорил в детстве, когда волновался.– Смотри, Серега, – Павел Матюхов запустил руку во внутренний карман полотняной куртки, извлек кожаное портмоне, величиной с книгу средних размеров. Он раскрыл бумажник и вытащил из него запаянную в пластик фотографию.– На, смотри, – держа фотографию на ладони, протянул он ее Дорогину.Дорогин взял снимок, и на его глазах заблестели слезы.– Господи боже мой! – выдохнув, сказал он. На фотографии стояли два мальчика в белых рубашках и в пионерских галстуках. В руке одного из парнишек поблескивала губная гармошка.– Это ведь мы с тобой, Паша!– Конечно мы! А то кто же? Помнишь эту фотографию?– Нет, – покачал головой Дорогин, – у меня ни одного снимка не сохранилось, – он смотрел на свое изображение, на изображение друга, покусывая губы и нервно куря.– Поверни, Серега, посмотри на обратную сторону.Дорогин перевернул карточку.Детским почерком, крупными круглыми буквами на обратной стороне снимка по желтоватой бумаге были выведены слова: “Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля!”.– Как ты смог сохранить снимок?– Я его берег, Сергей! Ведь кроме воспоминаний у меня ничего не осталось… Там сейчас страшно! Голод после войны. Они говорят, что так плохо не было никогда… Даже когда воевали в Абхазии, и то с продуктами было получше. Там много сирот: и абхазы, и русские, и грузины… Как тогда.., когда мы в детском доме жили. Он же нам как родной.., как родина…– Да, ты прав, Паша… Как родина… Дорогин отдал снимок, нежно проведя по нему кончиками пальцев.– Паша, поехали ко мне! – Дорогин обнял за плечи друга, прижал к себе. – Поехали!– У меня дела в Москве, я пацанам хочу вещей накупить: пару компьютеров, кроссовки, кеды… У них ничего там нет, учебников и тех не хватает.– Я тебе помогу, – не раздумывая, произнес Дорогин.Через двадцать минут друзья уже сидели в машине, которая мчалась по Москве к кольцевой. Они говорили без остановки, перебивая друг друга и смеясь. Иногда смолкали, глядя на бегущую под колеса дорогу.– С кем ты живешь? Где? Куда мы едем?– Скоро все увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12