Привлекательная брюнетка рядом — Дороти Хауард, английская актриса…
— Женщины меня не интересуют. Сосредоточься на мужчинах.
— Еще одно лицо, которое мне знакомо, принадлежит Джеку Бойлу, австралийскому угольному магнату. Сейчас он разговаривает с Керсти.
— Как ты хорошо разбираешься в мире миллионеров!
Тиди быстро пожала плечами.
— Это любимое времяпрепровождение для многих незамужних девушек. Никогда не знаешь, где встретишь того, кто сделает тебе предложение. Поэтому готовишься, пусть это всего лишь игра воображения.
— И однажды мечты становятся реальностью.
— Не понимаю.
— И я тоже. Хотя думаю, что это больше походит на собрание клана.
Питт увлек Тиди на террасу и провел ее против потока гостей. Он видел, как небольшие группы людей скрывались за массивными двойными дверями, затем появлялись вновь. Они следили за ним, за каждым его движением. У него появилось смутное подозрение, что появление в доме Рондхейма было ошибкой. Только он начал придумывать предлог, как вежливо покинуть дом, как к ним подошла Керсти и предложила им последовать за ней.
— Не хотите ли пройти в кабинет? Мы начинаем чтения.
— Кто будет читать?
Керсти вспыхнула.
— Оскар, конечно.
«О, мой Бог!» — про себя пробормотал Питт.
Он пошел за Керсти, как ягненок на бойню. Тиди плелась сзади.
Когда они вошли в комнату и нашли место в длинных рядах плетеных кресел, окружавших небольшой помост, помещение было заполнено почти полностью. Это было небольшим утешением, но Питт обрадовался, что нашел места в последнем ряду кресел рядом с дверью, подумывая о возможных вариантах невинного бегства, когда представится удобный случай. Но тут же его мечты развеялись, как дым, — дворецкий закрыл двери и запер их.
Через несколько минут он повернул выключатель и приглушил свет, погрузив кабинет в полную темноту. Керсти поднялась на помост, и в комнате зажегся мягкий розовый свет, создав вокруг нее особую ауру, сделавшую ее похожей на скульптуру греческой богини, одиноко стоящую на пьедестале в Лувре. Питт мысленно раздел ее, пытаясь представить, какую необыкновенную картину она будет являть собой. Он взглянул на Тиди. Вдохновенное выражение ее лица заставило его подумать, что ее мысли совпадают с его. Он поискал ее руку, нашел и сжал ее пальцы. Однако Тиди была так поглощена видением на помосте, что не заметила его пожатия.
Стоя неподвижно, не произнося ни слова, впитывая взгляды гостей, которые невидимо сидели внизу под мерцанием ламп, Керсти Фири мягко улыбалась с тем чувством самоуверенности, которое присуще только безупречно красивым женщинам.
Она наклонила голову в сторону притихшей аудитории и начала говорить:
— Леди и джентльмены, уважаемые гости! Сегодня наш хозяин, Оскар Рондхейм. предлагает вашему вниманию свое последнее произведение. Он прочитает его на нашем родном исландском языке. А затем, так как многие из вас говорят по-английски, он прочтет стихи нового современного ирландского поэта Шона Маги.
Питт повернулся к Тиди и прошептал ей:
— Мне бы следовало подкрепить себя еще десятью чашечками пунша.
Он не видел лица Тиди. Но ему и не надо было — он почувствовал удар ее локтя в бок. Когда он повернулся, Керсти исчезла, а ее место занял Рондхейм.
Можно было бы сказать, что в течение следующих полутора часов Питт испытывал адские муки. Но нет. Через пять минут после того, как Рондхейм начал монотонно декламировать свои исландские вирши, Питт уснул, уверенный, что в темноте никто не заметит его равнодушия к поэтическому мастерству.
Как только первая волна сна окутала его, Питт вновь очутился на пляже: в сотый раз он держал голову доктора Ханневелла, опять и опять он беспомощно следил, как Ханневелл безучастно глядел на него, пытаясь что-то ему сказать. В конце концов, он произнес три слова, казавшиеся Питту бессмысленными, потом облако пробежало по его старческим чертам, и он умер. Сцена смерти Ханневелла повторялась во сне много раз, но каждый раз с новыми деталями. То он видел, что на пляже были дети, как это и было на самом деле. В другой раз — они оказались одни в пустынном месте. Затем кружился черный самолет. Даже Сандекер появился в одном из вариантов: он стоял рядом с Питтом и Ханневеллом и грустно качал головой. Погода, обстановка на пляже, цвет моря — все менялось ото сна ко сну. Повторялась только одна деталь — последние слова Ханневелла.
Аплодисменты разбудили Питта. Он посмотрел в никуда, с трудом пытаясь собраться с мыслями. В комнате зажегся свет, и он несколько секунд щурился, чтобы привыкли глаза. Рондхейм был еще на помосте, он самодовольно принимал всеобщее восхищение. Наконец он поднял руку, призывая к тишине.
— Как многие из вас знают, мое любимое занятие — заучивать наизусть стихи. С присущей мне скромностью я должен сказать, что мои познания достаточно обширны. Я бы хотел поставить на кон свою репутацию и предлагаю присутствующим следующее: вы читаете первую строчку любого произведения, а я продолжаю его и называю автора. Если я не смогу завершить стихотворения, то я лично передам пятьдесят тысяч долларов в любой указанный вами благотворительный фонд.
Он подождал пока восхищенные восклицания утихнут и вновь наступит тишина.
— Начинаем? Кто будет первым?
Встал сэр Эрик Маркс.
— «Пусть твердят и друг, и мать…». Попробуй для разминки, Оскар.
— «Что к беде приведет бездействие. Презирай их советы, презирай волнения. Ты поднимешься в конце концов».
Он сделала эффектную пазу и продолжил:
— «Один и двадцать». Самюэль Джонсон.
Маркс кивнул.
— Абсолютно верно.
Следующим поднялся Ф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89