— Да, сэр. — Гэс первый бросился к отцу, наверное, подгоняемый странным чувством вины, которое наполнило его глаза слезами. — Папа, папа, извините меня, извините, что я вот так уехал, извините, что из-за меня вы!..
А Мартин спросил:
— Папа, а что мне сейчас нужно сделать?
— Боже, я еще не готов, — простонал отец, когда врач наклонился к нему, чтобы сделать укол.
— Наверное, никто никогда не готов к такому, — мягко сказал врач. — Вы хотите что-нибудь сказать своим сыновьям?
— Будьте достойными людьми, ребята, не позорьте моего имени, заботьтесь о матери. С гордостью носите фамилию Гилпин... — Он стал говорить что-то несвязное, голос срывался на рыдание. Потом снова произнес четко: — Заботьтесь о матери, о сестре, молитесь, когда положено, и работайте, работайте без передышки, все должно давать доход, приумножение.
Опиум наконец подействовал: у отца отвалилась челюсть, глаза затуманились, речь стала совершенно бессвязной. И, наконец, голос стих, как иногда неожиданно стихает в прерии ветер, гонявший пыль.
— Он умер? — спросил Мартин.
Доктор Винкельман взял старика за запястье, стал нащупывать пульс. Потом, после долгого молчания, кивнул головой.
— А какой это укол вы ему сделали? — спросил Мартин холодным и подозрительным голосом.
— Болеутоляющий. Я хотел, чтобы он не мучился так сильно. Я думал, и вы хотели, чтобы я сделал именно это. Но если вы недовольны, если вас что-то беспокоит, можете мне не платить за услуги.
— Подождите, подождите, — сказал Гэс сквозь слезы. — Не сердитесь, доктор Винкельман. Что нам теперь делать?
— Предстоит очень неприятное дело. Может быть, вам сначала стоит выпить немножко медицинского спирта.
С этими словами он вытащил коричневую бутылку из своего черного чемоданчика, открыл ее, отхлебнул и передал бутылку Мартину.
— Мне это не нужно, — отказался Мартин. — Я и без этого обойдусь. — И добавил, обращаясь к Гэсу: — И тебе не нужно.
— А мне, наверное, нужно, а не то я сейчас упаду, — сказал Гэс слабым голосом, опускаясь на колени. Он взял бутылку и сделал глоток. Спирт обжег горло и внутренности.
— Эй, хватит! — крикнул Мартин.
— Нам надо поторапливаться, — сказал врач. — Скоро сюда набежит много народу, некоторые полезут помогать, а большинство будет просто глазеть.
— Да, сэр, — ответил Гэс. — А папе всегда очень не нравилось, когда посторонние совали нос в его дела.
— Тогда, ребята, беритесь за вот то колесо и разворачивайте эту штуку... Так... на ровное место... так... а теперь подальше от этого дерева... а я попытаюсь вытащить у него из живота эту проклятую железяку.
Мартин и Гэс исправно выполняли распоряжения доктора, который пытался стащить тело с вонзившегося в него изогнутого стального шипа.
— Мартин! — По лицу доктора обильно стекал пот. — А ну-ка, поддай, вот здесь, чтоб приподнять его чуть повыше.
Мартин всем весом навалился на одну сторону культиватора, а врач, покрякивая, тянул тело в разные стороны.
— Как на крючок попался.
Уперевшись коленом в грудь мертвеца, доктор всем своим весом стал давить на тело, продолжая дергать его из стороны в сторону. Наконец сошник, по форме напоминающий изогнутый кверху наконечник стрелы, был очередным сильным рывком вырван из тела, которое тяжело отвалилось в сторону и распласталось на земле. Врач громко вздохнул.
— Мне очень неприятно, что пришлось так с ним обращаться, но он уже ничего не чувствует.
Гэс с трудом сдерживал рвотные спазмы; он старался смотреть куда-то в сторону, на известняковые столбы забора, на птиц, на зеленые листья кукурузы, подымающейся из земли, недавно освобожденной от сорняков.
Доктор быстро оттащил тело подальше от культиватора, потом платком вытер лицо отца, закрыл рот и глаза и прикрыл тело куском брезента, который достал из своей машины.
— А чего это вы так торопитесь? — спросил Мартин неприятным голосом.
— Тороплюсь? Да, вы правы, тороплюсь, и знаете почему? Сюда вот-вот прибежит ваша мать, и будет все-таки лучше, если она увидит своего мужа в таком виде, а не повисшим на культиваторе.
— Да, да, вы правы, доктор, — сказал Гэс. — А вот и мама едет. Мать, Кейти и Уестпэл — ближайший сосед на запад от их центральной фермы — ехали на телеге, на которой обычно перевозили зерно. Когда они подъехали, Уестпэл снял шляпу и кивнул врачу. Потом окинул быстрым взглядом культиватор, еще мокрый от крови сошник, прикрытое брезентом тело и снова кивнул доктору. Мать обратилась к Мартину:
— Как он?
— Он мертв, мама. Он умирал с ясной головой и почти не испытывая боли. — Мартин повторял традиционную фразу — первую из тех многих фальшивых фраз, которые придется говорить.
Мать опустилась на колени рядом с телом и открыла лицо. Казалось, отец просто спит, сохраняя гордый и надменный вид. Его волосы были лишь слегка растрепаны, глаза закрыты, легкая улыбка на чистых губах. Мать поправила седую прядь жестких волос и снова прикрыла лицо брезентом. Поднялась на ноги — при этом на мгновение у нее обнажились тонкие ноги и большие, шишковатые натруженные колени.
— Приношу вам свои соболезнования, — сказал доктор.
— А я говорил ему, что эти лошади доведут до беды, говорил... — начал было Уестпэл, но тут же замолчал, сообразив, что хотя говорит он правильные вещи, момент был совсем неподходящий.
— Да, мэм, — снова заговорил он, — я всегда уважал его за христианские добродетели, и Бог свидетель — его всем будет не хватать. Мать не слушала его. Она повернулась к сыновьям:
— Положите его на телегу и отвезите к мистеру Роузвурму. А пастор Вайтгенгрубер, думаю, сделает все, что требуется. Мы с Кейти возвращаемся домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111