Ну и очень скоро все узнают об этом. – Мэзерс захихикал и вскоре уже хохотал во весь голос. – Господи, да мы ведь никогда не знаем, с чем утром проснемся. Так или иначе, у этой жены возникла воистину остроумная идея. Она обвинила своего мужа в том, что он трахается где-то на стороне, и наняла меня, чтобы я доказал это. Может, он где-то и трахался – этого я не знаю. Но прежде, чем мне удалось зарыться в это дело поглубже, этот самый парень явился ко мне домой. Меня там не было, а вот жена и сынишка были дома. Парень был пьян и рассержен. С учетом этого, я не могу его в чем-то обвинять. Ну, он разбил у меня в доме несколько стекол и перепугал жену и сынишку до смерти, пока не явился Тайлер Век и не охладил его пыл. Но в результате моему браку он нанес ущерба больше, чем моему дому: через пару дней жена ушла вместе с сынишкой. – Со времени своего появления Мэзерс выкурил уже пять сигарет. Он закурил шестую и, выдыхая колеблющийся поток дыма, сказал: – Глупо это как-то все получилось, теперь вот она живет с Тайлером. Попробуй разберись в этом!
Девушка во внутреннем дворике лежала на спине, когда солнце рассталось с ней окончательно. Она села и вслепую потянулась к застежке бюстгальтера. При этом всего на мгновение ее груди оказались на виду. Девушка продела палец под каждую из сторон трусиков, разглаживая их на крестце, а потом не спеша направилась к двойным стеклянным дверям, пересекая весь дворик. Кожа ее была бледно-кофейного цвета, узкая талия покачивалась, и бедра вихлялись при движении.
– Я лучше пойду, – помотал головой Мэзерс. – А то я что-то начинаю ненавидеть свою жизнь.
* * *
Кэлли набрал номер и подключился к разговору почти немедленно. Мысленно он поблагодарил Айру Санчеса. Кто-то еще пустится в поиски новой жизни. У Кэлли ушло не более нескольких секунд на то, чтобы решить, какой из голосов принадлежит Кемпу. Он беседовал с мужчиной, говорившим резким, гнусавым голосом. Кэлли представил одежду, подобающую такому голосу: отлично сшитая, дорогая, ненавязчивая... Этот голос произнес:
– ...Буду иметь в виду, конечно. Я должен предупредить вас, что есть и другие, которые интересуются этой вещью.
– А если через три дня? – спросил Кемп. Голос его был медленнее и глубже.
– Это было бы отлично. – И затем мужчина назвал адрес в Манхэттене, название своей галереи, сделав это дважды, чтобы убедиться, что Кемп его верно понял.
– В три часа, – предложил Кемп.
Последовало молчание, и Кэлли услышал резкий шелест перелистываемых страниц. Затем собеседник Кемпа сказал:
– Меня это устраивает, – и сделал паузу, вероятна записывая. Потом он сказал: – Она должна была пойти на аукционную продажу, вы ведь понимаете это?
– У вас есть стартовая цена?
– Разумеется.
– Мы потолкуем об этом, мистер Брайант. А больше всего мне хотелось бы увидеть этот эскиз.
– Я понимаю. Значит, до трех часов в пятницу.
Затем трубку повесили, и послышался другой разговор. Голос Кемпа был слышен не менее ясно, чем во время телефонного разговора. Он сказал:
– Я поеду в Нью-Йорк в среду. Есть кое-что еще, о чем надо позаботиться.
– Вернешься вечером в пятницу? – спросил, как полагал Кэлли, Генри Глинвуд. Его легкий голос ритмично понижался в конце слогов.
– Да.
– Он не назвал цену?
– Нет. Но он пока и не должен был. У меня уже были сделки с Брайантом раньше. Он сделал ошибку, подпустив меня к начальной стадии, когда предлагал Писсаро. Я гарантировал стартовую цену до тех пор, пока не получу последнего отказа, а он выставлял на аукцион эту картину. Другие покупатели разузнали, что я мог бы перекрыть предлагаемые ими цены, и никто не пришел на торги. И я купил картину по цене своего первого предложения.
– Это ты сам дал знать другим, – сказал Глинвуд.
Смех Кемпа был полон неподдельного наслаждения. Отсмеявшись, он сказал:
– Он это подозревал, но, конечно, не смог бы доказать.
– Стало быть, он тебя недолюбливает.
– Так он и не обязан меня любить. Он любит мои деньги, и этого вполне достаточно.
После паузы донесся звон бокала о бокал.
– Не клади туда льда, – сказал Кемп и чуть позже добавил: – Отлично, Генри.
– Пятница, – сказал Глинвуд. Он высказал предположение насчет времени полета, и Кемп согласился с ним. – У меня есть для тебя кое-какие документы на подпись. Долевые передачи.
– Завтра.
Последовал стук бокала, поставленного на стол, а потом захлопнулась дверь. Оставшись в одиночестве, Кемп издал тихий вздох, за которым последовал заглушаемый одышкой смех. Эти звуки как бы говорили: Глинвуд мне нужен, но он мне надоел. Послышались шаги по деревянному полу, потом ноги вступили на ковер, и шаги стихли. И в этой тишине раздались первые звуки концерта для флейты, переливчатые и удивительно ясные.
Кэлли повесил трубку, а потом набрал номер Майка Доусона. Доусон ответил только на четырнадцатый звонок. Голос его звучал так, словно он был под водой.
– Только, пожалуйста, не спрашивай меня, – сказал Кэлли, – знаю ли я, который час.
– Я уверен, что ты совершенно точно знаешь, который час, ублюдок.
– Ты один?
Последовало молчание, означавшее, что Доусон либо рассержен, либо позабавлен, возможно, и то и другое вместе.
– Я ведь красивый парень, – сказал он. – У меня еще сохранились все волосы и большинство зубов. Но из этого не следует, что моя жизнь – это марафонский забег, состоящий из отчаянного траханья.
– По слухам, дело обстоит несколько иначе.
– Ну, что стряслось? – засмеялся Доусон.
– А я как раз именно это и собирался у тебя спросить.
– Все спокойно. Ничего. Подожди-ка минутку.
Шорох постельного белья, а потом молчание. Кэлли выглянул из окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147