ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Глумился над трупом убитой женщины: отрезал груди, вскрыл брюшную полость, затем поджег помещение с трупом. Свидетеля преступления утопил в колодце».
Об этом более подробно Кутузов прочтет спустя четыре месяца в одной из местных газет. В конце заметки будет приписка: президент республики помилование отклонил и приговор Верховного суда — высшая мера наказания — остался в силе и приведен в исполнение.
А в тот вечер, когда иконка вновь оказалась на месте и Осис, повернувшись лицом к стене, посапывал и, словно щенок, дергался во сне, Ящик начал предаваться любимому занятию. Он, не отрывая глаз, смотрел на приколотую к стене обложку эротического журнала, на которой Мадонна исполняла один из своих сексуальных танцев, и мастурбировал. Он делал это так вдохновенно, что приваренная намертво к полу кровать вибрировала, словно отбойный молоток, и сам Ящик подвывал и пристанывал. Он оказался неплохим снайпером: то, что в экстазе выплеснулось из его грешного тела, точно угодило в лицо всемирно известной шансонетки и майонезом разлилось по обложке.
Кутузов лежал с закрытыми глазами, плавая в какой-то трансцедентальной запредельности. Неподалеку от их камеры кто-то дубасил в дверь. Долго, с разной интенсивностью. Затяжной крик, топот, и снова топот, и стук в дверь.
Это, конечно, был не сон, а лишь неглубокий, смешанный со сладкими видениями пересып. Когда он просыпался и осознавал, где его руки, ноги, глаза и уши, ему становилось до такой степени муторно, что в один такой момент он не выдержал и шибанул головой в стену.
Нет ничего страшнее в неволе, чем утро. Если есть ад, то именно в это время суток и именно в тюрьме. Те же самые речи, те же самые запахи, те же самые уплывающие взгляды и всепоглощающая кругом сирая казенность.
В один из таких часов Ящик разговорился. Он сидел на нарах, скрестив ноги по-турецки, курил и, словно артист на репетиции, вел монолог:
— Когда я ее поимел, мне захотелось ее убить. Всех баб и всех проституток повесить на столбах, чтобы мужики шли и радовались. Соседка тетка Зинка по пьяни мне рассказала, что моя муттер меня не родила, как все нормальные женщины, а абортировала. В семь месяцев и… отнесла в ящике из-под пива на свалку. Меня, рот-фронт, практически уже засыпали мусором, и лишь случайно один бомж, собирая бутылки, на меня наткнулся. Хорошо лето, хорошо кругом разная бумага и тряпье, а ведь там и банки, и стекло, и всякое говно… А я в нем — кусок мяса, лысый, как мой член. Как я их всех не-на-ви-жу…
Ящик заскрежетал зубами, поднес свою ладоньлопату к глазам и надолго заткнулся.
Генка слушал, не верил. Потом засомневался: «А почему, собственно, такому не быть? Ведь я же из нормальной жизни в одно мгновение перелетел в совершенно другой мир, и скажи мне кто-нибудь об этом еще утром двадцать пятого января, разве бы я поверил?»
— А ты что, Жора, лежал и молчал? — сдуру спросил Осис. — Лично я такой поднял бы хай, что сбежались бы все бабы.
— Ты, рот-фронт, учти, что я уже был полутруп, да и попробуй заори, когда лежишь под кучей всякой срани… Я бы тогда того мудака, который меня отрыл, сейчас убил бы. Он, бля, не знает, какую медвежью услугу мне оказал. У меня в крови ненависть к этому так называемому прекрасному полу. Эх, выйти бы отсюда, я бы их, блядей, душил бы и душил…
Генка возразил:
— Извини, Жорик, ты один такой выродок… Может, на сто тысяч и я тебя понимаю, но и ты должен понять, что да — и среди женщин бывают порядочные стервы, но мы без женщин ничто.
Сказал просто так, не в защиту, а чтобы о чем-то поговорить.
Ящик молчал и, красноречиво сжав кулаки, тер ими о кровать.
— А ты, однократка, умойся! Тебе твоя баба панты наставила, а мы с Робчиком можем их сейчас свободно сбить.
Но Генка их уже не боялся. Он понемногу привыкал к правилам игры и потому довольно твердо, хоть и без вызова, ответил:
— Когда тебе будут мазать лоб зеленкой, вспомни про мои рога.
Этого Ящик уже стерпеть не мог. Он подошел к Генке и, приставив к его носу кулак, с угрозой проговорил:
— Запомни, у полководца Кутузова был только один глаз, — он взглянул на Осиса, и тот натужно осклабился. — И кому первому будут мазать лоб зеленкой, это еще большой вопрос.
Осис вытянул шею, словно сурок, почувствовавший опасность. Ящик продолжал:
— В один прекрасный день в камеру заваливается надзиратель и говорит: «Не хочешь ли, дружок, помочь мне отнести на хозблок тюк белья?» Берет, к примеру, Осиса в помощники и идет с ним по каким-то коридорам, все вроде бы чин-чинарем. Позади остается одна, другая, третья дверь, наконец попадаете в узкий недлинный коридорчик, сплошь выложенный белым кафелем, а в середине пола небольшое оверстие, как в душе слив… И этот потц, с которым ты пришел, тебе и говорит: «Осис, ты меня тут обожди, а я закрою поплотнее дверь». И он уходит, а ты, как мудозвон, стоишь и чего-то ждешь. Но все происходит быстрее, чем я рассказываю. Вдруг открывается незаметная боковая дверь, из нее появляется смазливый, немного бледноватый с лица и с горящим взглядом мистер Икс. Ты смотришь на него, он — на тебя. Как удав на кролика. Так, наверное, смотрела на меня моя мама, когда выбрасывала на свалку… А ты все ждешь, когда откроется дверь и оттуда выйдет тот надзиратель. И вдруг ты видишь, как у этого мистера Икса в руках появляется дура с глушителем на стволе. Он поднимает ее вровень с твоими серыми глазами, но ты, открыв хлеборезку, все еще на что-то надеешься. И в этот момент — бахбах-бах и… рот-фронт, приговор приведен в исполнение.
После стылой паузы Ящик продолжал:
— Таких стрелков специально подбирают. Раньше их выписывали из какого-нибудь областного или районного отдела милиции нашей необъятной родины.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4
Об этом более подробно Кутузов прочтет спустя четыре месяца в одной из местных газет. В конце заметки будет приписка: президент республики помилование отклонил и приговор Верховного суда — высшая мера наказания — остался в силе и приведен в исполнение.
А в тот вечер, когда иконка вновь оказалась на месте и Осис, повернувшись лицом к стене, посапывал и, словно щенок, дергался во сне, Ящик начал предаваться любимому занятию. Он, не отрывая глаз, смотрел на приколотую к стене обложку эротического журнала, на которой Мадонна исполняла один из своих сексуальных танцев, и мастурбировал. Он делал это так вдохновенно, что приваренная намертво к полу кровать вибрировала, словно отбойный молоток, и сам Ящик подвывал и пристанывал. Он оказался неплохим снайпером: то, что в экстазе выплеснулось из его грешного тела, точно угодило в лицо всемирно известной шансонетки и майонезом разлилось по обложке.
Кутузов лежал с закрытыми глазами, плавая в какой-то трансцедентальной запредельности. Неподалеку от их камеры кто-то дубасил в дверь. Долго, с разной интенсивностью. Затяжной крик, топот, и снова топот, и стук в дверь.
Это, конечно, был не сон, а лишь неглубокий, смешанный со сладкими видениями пересып. Когда он просыпался и осознавал, где его руки, ноги, глаза и уши, ему становилось до такой степени муторно, что в один такой момент он не выдержал и шибанул головой в стену.
Нет ничего страшнее в неволе, чем утро. Если есть ад, то именно в это время суток и именно в тюрьме. Те же самые речи, те же самые запахи, те же самые уплывающие взгляды и всепоглощающая кругом сирая казенность.
В один из таких часов Ящик разговорился. Он сидел на нарах, скрестив ноги по-турецки, курил и, словно артист на репетиции, вел монолог:
— Когда я ее поимел, мне захотелось ее убить. Всех баб и всех проституток повесить на столбах, чтобы мужики шли и радовались. Соседка тетка Зинка по пьяни мне рассказала, что моя муттер меня не родила, как все нормальные женщины, а абортировала. В семь месяцев и… отнесла в ящике из-под пива на свалку. Меня, рот-фронт, практически уже засыпали мусором, и лишь случайно один бомж, собирая бутылки, на меня наткнулся. Хорошо лето, хорошо кругом разная бумага и тряпье, а ведь там и банки, и стекло, и всякое говно… А я в нем — кусок мяса, лысый, как мой член. Как я их всех не-на-ви-жу…
Ящик заскрежетал зубами, поднес свою ладоньлопату к глазам и надолго заткнулся.
Генка слушал, не верил. Потом засомневался: «А почему, собственно, такому не быть? Ведь я же из нормальной жизни в одно мгновение перелетел в совершенно другой мир, и скажи мне кто-нибудь об этом еще утром двадцать пятого января, разве бы я поверил?»
— А ты что, Жора, лежал и молчал? — сдуру спросил Осис. — Лично я такой поднял бы хай, что сбежались бы все бабы.
— Ты, рот-фронт, учти, что я уже был полутруп, да и попробуй заори, когда лежишь под кучей всякой срани… Я бы тогда того мудака, который меня отрыл, сейчас убил бы. Он, бля, не знает, какую медвежью услугу мне оказал. У меня в крови ненависть к этому так называемому прекрасному полу. Эх, выйти бы отсюда, я бы их, блядей, душил бы и душил…
Генка возразил:
— Извини, Жорик, ты один такой выродок… Может, на сто тысяч и я тебя понимаю, но и ты должен понять, что да — и среди женщин бывают порядочные стервы, но мы без женщин ничто.
Сказал просто так, не в защиту, а чтобы о чем-то поговорить.
Ящик молчал и, красноречиво сжав кулаки, тер ими о кровать.
— А ты, однократка, умойся! Тебе твоя баба панты наставила, а мы с Робчиком можем их сейчас свободно сбить.
Но Генка их уже не боялся. Он понемногу привыкал к правилам игры и потому довольно твердо, хоть и без вызова, ответил:
— Когда тебе будут мазать лоб зеленкой, вспомни про мои рога.
Этого Ящик уже стерпеть не мог. Он подошел к Генке и, приставив к его носу кулак, с угрозой проговорил:
— Запомни, у полководца Кутузова был только один глаз, — он взглянул на Осиса, и тот натужно осклабился. — И кому первому будут мазать лоб зеленкой, это еще большой вопрос.
Осис вытянул шею, словно сурок, почувствовавший опасность. Ящик продолжал:
— В один прекрасный день в камеру заваливается надзиратель и говорит: «Не хочешь ли, дружок, помочь мне отнести на хозблок тюк белья?» Берет, к примеру, Осиса в помощники и идет с ним по каким-то коридорам, все вроде бы чин-чинарем. Позади остается одна, другая, третья дверь, наконец попадаете в узкий недлинный коридорчик, сплошь выложенный белым кафелем, а в середине пола небольшое оверстие, как в душе слив… И этот потц, с которым ты пришел, тебе и говорит: «Осис, ты меня тут обожди, а я закрою поплотнее дверь». И он уходит, а ты, как мудозвон, стоишь и чего-то ждешь. Но все происходит быстрее, чем я рассказываю. Вдруг открывается незаметная боковая дверь, из нее появляется смазливый, немного бледноватый с лица и с горящим взглядом мистер Икс. Ты смотришь на него, он — на тебя. Как удав на кролика. Так, наверное, смотрела на меня моя мама, когда выбрасывала на свалку… А ты все ждешь, когда откроется дверь и оттуда выйдет тот надзиратель. И вдруг ты видишь, как у этого мистера Икса в руках появляется дура с глушителем на стволе. Он поднимает ее вровень с твоими серыми глазами, но ты, открыв хлеборезку, все еще на что-то надеешься. И в этот момент — бахбах-бах и… рот-фронт, приговор приведен в исполнение.
После стылой паузы Ящик продолжал:
— Таких стрелков специально подбирают. Раньше их выписывали из какого-нибудь областного или районного отдела милиции нашей необъятной родины.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4