Он быстренько посадил за злоупотребление служебным положением зампредседателя исполкома и начал уже замахиваться на других шишек. Неожиданно грянули кадровые перемены, слетел с должности секретарь обкома, и на его место прибыл товарищ из Москвы. Пошли разговоры о соц-законности, раскладывался очередной политический пасьянс, в котором зачем-то понадобилась фигура честного областного прокурора. Тогда Евдокимова вытащили из лесной глуши, стряхнули с него пыль и, к удовлетворению всей прокуратуры, посадили опять в руководящее кресло. Сколько он при таком характере в нем просидит — никто не знает. Лишь бы подольше. При нем впервые с нашей конторой начали по-настоящему считаться, а не воспринимать ее как потешное войско, что происходит в других местах.
— Давай, Терентий, вкалывай. Я умру — на мое место сядешь, — хмыкнул он.
— Этак мне лет семьдесят ждать.
— Правильно. К начальству подлизываться надо. Хвалю, — он протянул мне лопатообразную железную ладонь, я пожал ее и удалился.
После обеда, если, конечно, было время, я обычно занимался просмотром газет. Привычка. Каждый день извлекал из почтового ящика пачку образцов отечественной печатной продукции.
Чтобы внимательно от корки до корки прочитать три газеты, мне понадобилось четыре минуты. Это еще много. Иногда хватало двух. Правда, раз в неделю попадались материалы, над которыми хотелось посидеть подольше. Сегодня таковых не оказалось.
Выбросив газеты в мусорную корзину, я принялся исполнять пожелания шефа, то есть вкалывать не щадя живота на благо общества — печатать бумаги, разрабатывать дальнейший план следствия. Вечером я решил немного оторваться от суеты и предаться размышлениям. Думать следователю очень даже рекомендуется. Особенно когда кажется, что где-то недоглядел. «Без права на ошибку» — так, по-моему, именуется половина статей о врачах и милиционерах. Ошибиться я на самом деле не имел права. Но вполне бы мог…
Магнитофон «Астра» заскрипел на моем столе. Сквозь шуршание пленки доносились хриплый голос Кузьмы Бородули и мой тусклый баритон. Я второй раз прослушивал звукозапись протокола допроса, и он мне нравился все меньше. Так же не порадовали меня заключения судебно-медицинской и биологической экспертиз и протокол осмотра места происшествия.
Пашка без стука зашел в кабинет, уселся напротив и стал внимательно изучать меня глазами. Я не реагировал, продолжал слушать допрос. Через минуту Пашка не выдержал и хлопнул в ладоши перед моим носом.
— Проснись, Терентий. Ты чего, анаши накурился?
— Угу, — буркнул я.
— Наслаждаешься богатыми обертонами собственного голоса?
— Угу.
— Угу да угу. Кончай горевать. Девятнадцать тридцать. Пошли в «Ромашку», хряпнем по маленькой в честь раскрытия.
— Погоди ты со своим раскрытием. Давай вместе запись прослушаем. Есть немало интересного.
Я перемотал пленку. В кабинете зазвучали измененные некачественной лентой и дрянным микрофоном голоса — мой и Кузьмы Бородули.
" — Расскажите, что вы делали четвертого августа 1987 года.
— А ничо. Встал. Самочувствие — дрянь. Птичья болезнь мучает. Ну, это когда с опоя. Одеколончику глотнул. Потом к Александру Степановичу двинул.
— К какому именно Александру Степановичу?
— Как к какому? К Новоселову, начальнику моему. Я договорился, что в тот день закончу ремонтировать водопровод. Часов в одиннадцать к нему приехал. Во-от…
— Он ждал вас?
— Ага.
— Где он вас встретил?
— Калитка была открыта, и я прошел на первый этаж. Во-от…
— Что было дальше?
— Плохо помню. Я уже слегонца поддатый был. Чегой-то там слово за слово. Работа моя ему, что ли, не понравилась. Или вообще. Начал он меня оскорблять всячески. Во-от…
— Как он начал вас оскорблять?
— А я чо, помню, что ли? Потом, вы сказали, на магнитофон не матюгаться… Ну, педрилой меня назвал. — Он задумался, потом добавил:
— И козлом. Нехорошее слово. Во-от…
— Дальше.
— Я его спрашиваю: отвечаешь за это слово? Ну, за козла. И за педрилу. Во-от.
— Дальше.
— А он меня по мордасам. У него настроение плохое было. Во-от.
— Дальше.
— А я за его спиной снял со стены кортик… Он рассказывал, что кортик его деду принадлежал — моряку. Подошел я к нему и р-раз — ударил его. А потом еще раз. И еще. Неча козлом обзываться… Во-от.
— Куда вы нанесли удар?
— В шею и в спину.
— Попытайтесь вспомнить точнее.
— А может, и в живот. Во, в живот.
— Точно?
— Ага.
— Он сидел или стоял?
— Сидел.
— И как вы его ударили?
— Вот так…
— То есть сверху вниз?
— Да, кажись.
— Может, не так?
— А может, и не так.
— Что было дальше?
— Он упал. Я понял, что погорячился слегка. Хотел сразу бежать. Потом подумал, что ему больше вещички не понадобятся, а у меня душа горит. Прихватил кое-чего. Во-oт.
— Вы пытались поднять или передвинуть труп?
— Чего я, дурак? Как упал — больше не трогал. Во-от…
— Кто был с вами?
— Никого не было.
— Из показаний свидетельницы явствует, что в указанный день около дома Новоселова появлялись двое — один в телогрейке, другой в светлой куртке. Как вы поясните этот факт?
— Не-а, начальник, это слишком. Групповуху мне не шей. Один я тама был. Во-от…»
Я выключил магнитофон и спросил Пашку:
— Ну, что скажешь?
— Ничего. В очередной раз послушал показания убийцы.
— Новоселов обозвал его козлом и педрилой. Ни с того ни с сего. Уголовными словечками… Все говорят, что даже пьяный он предпочитал не конфликтовать с людьми. К тому же Бородулю все называют козлом, после чего он начинает драться или махать ножом. Штамп.
— Согласен.
— Он не может описать, куда нанес удар. То, что он показал, противоречит медэкспертизе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89