Это был совсем не тот человек, который приходил ко мне. На этом Григоряне ладно сидел итальянский костюм, лицо чисто выбрито, осанка свидетельствовала об уверенности в себе и праве сидеть королем, когда вокруг тебя все крутятся и выполняют твои желания. Да, это был не просто рядовой торгаш, а знатный сеньор, по меньшей мере граф. Перед ним стояли блюда с шашлыком, зеленью, в хрустальном бокале краснела «Хванчкара», налитая из запотевшей бутылки. Григорян радовался жизни. Во всяком случае, до того момента, пока на пороге не появились мы. Увидев нас, он чуть не подавился и судорожно закашлялся.
Официант подскочил к Григоряну и вежливо, с соблюдением этикета, хлопнул его по спине.
— Все… — прохрипел Григорян. — Все нормально, Слава.
— К вам-с, Ричард Ашотович, — склонил голову официант. Будь его воля, он согнулся бы в пояс.
Григорян вздохнул. Официант озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, не допустил ли какой-нибудь ошибки, приведя сюда гостей.
— Вы что, не рады нам? — спросил я укоризненно.
— Здравствуйте, — расплылся в улыбке, больше похожей на гримасу, Григорян. — Э, я вам всегда рад. Слава, неси еду, неси вино, у нас сегодня уважаемые люди. — Он опять начал говорить с акцентом.
Слава расслабился, видимо, решив, что не сделал ничего неуместного.
— Сейчас организуем в лучшем виде.
— Не стоит, — покачал я головой. — Мы уже обедали. Правда, Павел Сергеевич? — обернулся я к Пашке.
— Конечно. Я сыт, как лев, целиком сожравший антилопу, — кивнул Пашка. — А на работе не пьем.
Между тем и у меня, и у Пашки текли слюни. Утреннюю яичницу вряд ли можно считать едой. С обедом же опять ничего не вышло. Все следователи и оперативники, как правило, язвенники и гастритники. При нашей жизни редко удается даже кусок перехватить, не то что питаться систематически, а нервотрепка такая, что бьет по желудку, как острый нож. Так уж повелось в России. Следователь должен быть язвенником. А профессиональный уголовник-рецидивист со стажем — туберкулезником. Язвенники ловят туберкулезников — красота!
— Обижаете, — заворковал Григорян. — Чтобы люди ко мне пришли, и я их голодными отпустил… На Кавказе за это руки не подадут.
— Мы не на Кавказе, — хмыкнул Пашка.
— Неплохо устроились, — оценил я обстановку.
— Человек богат друзьями, — сказал Григорян. — Директор мой хороший знакомый. А что стоит хорошему знакомому отвести мне кабинет и не заставлять томиться в общем зале, И, конечно, никаких нарушений. Поверьте — за все уплачено по расценкам.
— Мы верим. Все схвачено и за все заплачено — как в песне поется, — кивнул Пашка.
— Есть другая песня. Мои друзья — мое богатство. Я бы выпил за то, чтобы наша лебединая песня никогда не была спета, — произнес торжественно Григорян. — Но, к сожалению, ваши бокалы не наполнены.
— Что поделаешь — работа, — вздохнул я, стараясь не смотреть на аппетитный шашлык. Бокал вина и мягкое нежное мясо — это тебе не подгоревшая яичница с утра. Хорошо принадлежать к избранным и плохо быть следователем, рыскающим по городу… От Григоряна не укрылось мое минорное настроение, и он едва заметно усмехнулся, глядя на меня.
— А где ваш роскошный вельветовый пиджак? — спросил я, вспоминая, в каких лохмотьях заявился он ко мне в кабинет.
— Совсем поизносился. Пришлось покупать новый. — Григорян покраснел.
— Жалко, — сказал Пашка. — Добротная была вещь. Наверное, еще деду вашему служила.
Григорян исподлобья посмотрел на него и с трудом изобразил дежурную улыбку.
— И мокасины ничего были. Добротные. «Прощай, молодость».
— Мало ли… — Григорян поскучнел. — А вы по делу?
— А как же! Хотя какие это дела! Так, делишки. Несчастное убийство, а сколько возни, — вздохнул я.
— Так нельзя. Убийца должен понести заслуженное наказание, — с неожиданным пафосом произнес Григорян.
— И понесет… Ричард Ашотович, всего несколько вопросов. Вы член охотничьего союза? — осведомился я.
— Нет.
— А ружьишко откуда?
— У меня?
— У вас.
— Ружьишко? А, есть ружьишко. Мое…
— Разрешение тоже есть?
— Вспомнил. Я член охотничьего общества «Спартак», разрешение в порядке. А зачем? Ружье уже проржавело. Давно не охотился.
— Так уж и давно?
— Года два.
— Еще одна песня есть. «Что-то с памятью моей стало».
— Э, я что, вру, да? — Акцент Григоряна неожиданно резко усилился, перед нами сидел возмущенный, оскорбленный в лучших чувствах кавказец из горного аула. Во всяком случае, Григоряну хотелось выглядеть именно таковым. И это у него получалось.
— Не хотелось бы, чтобы вы врали. Такой приятный собеседник, жалко судить вас за дачу ложных показаний. Год в тюрьме… Вам там будет скучно.
— Зачем угрожать, да?
— Кто угрожает? Мы информируем, — вмешался в разговор Пашка.
— Следователю положено говорить правду и только правду, — нравоучительно произнес я. — Думаете, так уж трудно установить, что вы за последний год раза четыре охотились вместе с Новоселовым?
— Охотился, да. Все упомнишь, что ли?
— Где охотились?
— Где-то за городом. По-моему, на севере от города. Все упомнишь, да?
— Кто с вами ездил?
— Не помню, да.
— Склероз — проблема века, — с сочувствием произнес Пашка.
— Не помню!
— Никого не помните?
— Да был там какой-то Сашин знакомый. То ли Валентин, то ли Виктор.
Я описал тех типов, о которых недавно вспомнил Бородуля.
— Вот, в светлой куртке это он был, — кивнул Григорян.
— А второй вам никого не напоминает?
— Никого.
— Как лесника звали?
— Не помню.
— А охотились на кого, на кабанчиков?
— Да. И на волка.
— Много настреляли?
— Почти ничего.
— А лицензия была?
— У Новоселова, кажется, была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89