— В тот день «Спартак» сделал три — один киевскому «Динамо».
— В город ездил.
— Зачем?
— Просто так. Лески, блесну подкупить в магазине «Охотник». Просто побродить.
— Свежим воздухом подышать, — кивнул Пашка.
— Свежим… И как вы в этом городе до сих пор не передохли?
— Привыкли. Вспоминайте точно, как провели тот день
— Побродил по магазинам. Пивка попил.
— Где?
— У вокзала в пивной.
— Очередь большая была?
— А где ныне за пивом очереди маленькие?
— Потом?
— Кино смотрел.
— Где?
— Не помню. В «Валдае», кажется.
— Что за фильм?
— Не помню. Какая-то чепуха.
— Во сколько?
— Часов в двенадцать началось. В два закончилось. Ага, как раз то время, когда он, по нашим расчетам, должен был быть в гостях у Новоселова.
— В тот день в «Валдае» шел фильм «Фальшивое алиби».
— Во-во. Его я и смотрел.
— И о чем фильм?
— Я такие вещи не запоминаю. Детектив.
— Интересно. Фильм я сам придумал. Фальшивое у вас алиби, Оюшминальд Егорович.
Ельцов почесал щетинистую щеку.
— Может, и не был в кино. Так чего?
— А где были?
— Да не помню я!
— А были вы, мой дорогой, у Новоселова. В поселке Сосновка, где у этого товарища дача. И были вы не один, а с неким лицом. Так?
— Ох…
— Ну, я жду.
— Был, а чего?
— С кем?
— Да так, с мужиком каким-то. Он у Новоселова уже присутствовал, когда я пришел.
— О чем беседовали?
— Обо всем. — Он еще раз почесал Щеку, на этот раз с яростью, оставляя на ней красные полосы.
— Я не собираюсь вытягивать из вас по слову. Устал. Сейчас запру вас в камеру, и вы оттуда больше не выйдете. Надоело, — махнул я ладонью.
— В какую камеру? Ты чего, в какую камеру?.. Ну, поговорили о том о сем… Чего ко мне-то пристали? У Новоселова спросите.
— А вот это не получится.
— Почему?
— Потому что вы его убили.
— Что?!
Я бросил на стол фотографии с места происшествия.
— Узнаете? Вот он. С ножом в сердце… Мы практически все знаем. Остается лишь уточнить, кто из вас двоих всадил нож. Кто?
— Хмы-ы, — Ельцов поперхнулся, будто проглотил воздушный шарик.
— Дело расстрельное, теперь надо за жизнь свою бороться. Рассказывайте, — в сотый раз завел я сказку про белого бычка. Надавить на психику, заставить трястись за собственную шкуру. Принудить к сотрудничеству… Для острастки я зачитал ему сто вторую статью. «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью». Потом перешел к статье тридцать восьмой. «При назначении наказания обстоятельствами, смягчающими ответственность, признаются чистосердечное раскаяние, а также активное способствование раскрытию преступления». Я говорил и говорил, слава те Господи, научился этому ремеслу за годы работы, а Ельцов все бледнел и бледнел. Голова его склонялась все ниже, а заскорузлые, похожие на сучки дерева пальцы сцеплялись все сильнее. — Так что единственный выход для вас, Оюшминальд Егорович, рассказать всю правду. Как на духу. Вам же самому легче будет. Человеку трудно нести такой груз одному. Рассказывайте. Если не хотите, я вас не неволю. Мы все равно поставим все на свои места, но вам очень туго придется.
Тут Ельцов поднял голову и рванулся ко мне. Я невольно отпрянул. Получить медвежьей лапой по зубам не слишком приятно. Пашка подскочил и положил руку на плечо Оюшминальда, пытаясь усадить его на место. Но тот вывернулся и… бросился на колени.
— Слышь, сынок, — забормотал он. — Мне уже пятьдесят. Браконьерил, да. Деньги брал за лес, за доски — да. Но убивать… Не убивал я никого! Не убивал! Зачем мне Степаныча ножом пырять? Зачем?! — Он в отчаянии стукнул кулаком по полу. — Поверь… Не убивал!
— Сядьте на место, — прикрикнул я. — Что вы тут клоунаду устраиваете? Все рассказывайте, а потом посмотрим, насколько вы откровенны.
— Я Степаныча, ну, Новоселова, лет пять знаю. Серьезный мужик был. Богатый.
— Подворовывал?
— Вот уж чего не знаю… Приезжал ко мне иногда охотиться.
— Без лицензии?
— Без лицензии, — вздохнул Ельцов. — У меня столько кабанья развелось, а отстреливать не дают. Жалко, что ли?
— Кому как. Дальше.
— Мы с Николаем Алексеевичем договорились четвертого, когда «Динамо» продуло, заглянуть к Новоселову, решить со следующей охотой.
— Ну и что?
— Приехали, потолковали. Выпили чуток. И уехали.
— Что пили? Небось коньяк?
— Какой коньяк? Я эту дрянь на дух не перевариваю. Клоповья настойка. Кто ее пьет!
— Встречаются любители.
— Водку. Чистейшую. С собой прихватил.
— Выпили всю?
— Полбутылки. Остальное забрали.
— А потом пивком закушали?
— Точно. Раздавили пару бутылок на станции. А вы откуда знаете?
— Я еще и не то знаю.
— Я не убивал, — вздохнул Ельцов.
— Опять за старое. Продолжайте.
— А чего продолжать? Уехали — и все. Николай Алексеевич к себе домой поехал, а я к себе.
— Кто такой Николай Алексеевич?
— Дружок Новоселова. Как фамилия — не знаю, не помню. То ли Клюквин, то ли Смородин. Сами знаете, на охоте по фамилии не величают. «Колян, водку будешь?» — и вся вежливость.
— Кто он? Где работает?
— Какой-то начальник на «Подшипнике».
— Понятно. Часто Новоселов с дружками бывал у вас?
— Когда как. Раз в месяц, а иногда и реже. Охота, рыбалочка, уха. У нас места знатные.
— Кто еще приезжал с ним?
— Армянин этот с собачьим именем, Ричард, — стал загибать пальцы Ельцов. — Потом Николай Алексеевич. Еще Нуретдинов — армяшкин кореш и помощник, он же у него за шофера. Еще кто-то был. Но всех не упомнишь.
— У кого была черная «волга» с тремя нулями?
— А, чуть не забыл. Сергей то ли Викторович, то ли Владимирович… Серьезный мужик, скажу я вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89