— Что у него за цех?
— Металлоизделий на заводе в Налимске. Он старый приятель то ли Новоселова, то ли Григоряна.
— У них дела какие-то были?
— У этого халявщика дела? Что вы! Вы бы на него посмотрели!.. Еще этот бандит с большой дороги — Нуретдинов. Он при Григоряне вышибалой.
— Может, и наемным убийцей?
— Запросто. Не поделили что-то Григорян с Новоселовым, Нуретдинов за хозяина обиделся и прирезал негодяя.
— Были причины?
— Могли быть. Например, жена Новоселова.
— А что жена Новоселова?
— Григорян, хоть и хитрый, и с деньгами (а где вы арика без денег видели?), по сути — чурка чуркой. Он как в первый раз жену Новоселова увидел, так и размяк, как пломбир на южном солнце. Сто килограммов живого веса — мечта поэта. Всех доходяг, которых ветер носит, к толстым бабищам тянет.
— У Григоряна и Новоселова были на этой почве конфликты?
— Конфликты? Вы что, смеетесь? Сашок был незнамо как рад свою свиноматку приятелю сбагрить… Но, может, потом что-то возникло. Вообще предположений можно строить сколько угодно.
— Кто еще был в окружении Новоселова?
— Мелькали какие-то тени. Мне их даже запоминать было скучно. Как говаривал Паниковский, «жалкие, ничтожные личности».
Всем сестрам по серьгам. Молодец, товарищ Смородинцев. Недаром при упоминании о тебе у сотрудников отдела кадров начался нервный тик.
— Что за тип приезжал на охоту в «волге» с тремя нулями?
Смородинцев кинул на меня быстрый взгляд.
— Не знаю.
— Врете.
— Не знаю и знать не хочу. Я с ним водку не пил, как зовут — запамятовал.
— Интересно.
— А что интересного? Мне лишняя головная боль не нужна. Вы его и так установите, а мне вперед телеги лезть что-то неохота… Вам-то это зачем нужно? Неприятностей ищете?
— А что, могут быть неприятности?
— И довольно крупные. Можно и башки лишиться.
— Значит, кто-то из-под флага проворовался, — вздохнул Пашка.
— Кто-то, — усмехнулся Смородинцев. — Там все проворовались. Только кто-то больше, кто-то меньше.
— А этот, на «волге», как?
— Мне кажется, что очень по-крупному.
— Какие дела Новоселов делал? На чем деньги зарабатывал?
— Не знаю. В чужие дела не лезу. Я с ним ни в какие отношения, выходящие за бутылку водки, не вступал. Наговаривать не буду.
— Здоровье бережете?
— Ага. Оно мне важнее, чем все ваше правосудие.
— Это правильно. Это разумно… По-нашенски.
— Ирония и сарказм не ваша стихия, товарищ следователь. Жалкое зрелище.
— Куда мне с вами тягаться…
В кабинет просунул нос эксперт, работавший сегодня на нас.
— Можно на минутку? — спросил он.
— Да.
Я встал и вышел в коридор.
— Заключение мне еще несколько часов готовить, но предварительные наметки по следам с того разбитого фужера уже есть.
— Что вышло?
— Эти следы не могли оставить ни Смородинцев, ни Ельцов.
— Точно?
— Сто процентов.
— Спасибо, — вздохнул я, поскольку ожидал, что услышу нечто подобное удару пудовой гирей по хребту. Вся работа по этой версии насмарку.
Я вернулся к Смородинцеву, задал ему еще несколько вопросов, ни на что особенно не рассчитывая. Неожиданно он сказал:
— Когда мы шли от дачи к: станции, встретили двоих парней, они шли нам навстречу.
— Как выглядели?
— Здоровенные бугаи, хоть сейчас на ВДНХ, на лицах ни тени интеллекта. Фигуры и рост примерно одинаковые — сто восемьдесят — сто восемьдесят пять. Широкоплечие. Один белобрысый, с голубыми глазами. Мерзкие свинячьи глазки. У второго нос приплюснутый и ноздри вывернутые, как у каторжников. Рожа, я вам скажу, незабываемая. В память врезалась намертво. Я почему запомнил — тот, с вывернутыми ноздрями, как слон напролом шел, бухнулся ногой в лужу и меня обрызгал. А я брюки только что выгладил.
Подробнее описать внешность двух бугаев Смородинцев не смог. Чудом было уже то, что он вспомнил о них.
— Все, вы свободны, — я протянул Смородинцеву бумажку. — Предъявите на выходе часовому.
— Разум возобладал над злобой, — хмыкнул Смородинцев и посмотрел на меня честными лучистыми глазами. — Жалобу писать на незаконные действия?
— Пишите, если делать нечего. Все равно рассматривать ее будет мой приятель из соседнего кабинета.
— Да ладно, не бойтесь.
Он вышел.
— Во, фрукт, — покачал головой Пашка. — Давно таких поганцев не видел.
— Надо и Оюшминальда отпустить. Оснований не доверять им у нас нет.
— Пока нет.
— Скорее всего и не будет.
Пашка пошел освобождать Оюшминальда Ельцова. Вернулся через пять минут.
— Сделано.
— Возвращаемся к нашим баранам. Что мы имеем?
— Смородинцев и Оюшминальд были на даче после Кузьмы, раздавили там бутылку водки и удалились восвояси, — сказал Пашка.
— Правильно, — согласился я. — При осмотре места происшествия на столе стояла не водка, а бутылка коньяка и тщательно протертый стакан. Еще один стакан, разбитый, в мусорном ведре. Со следами рук неизвестного нам человека.
— Значит, на даче были еще посетители, которые хватанули коньячку, грохнули фужер и прорезали в хозяине дыру.
— У Новоселова был день приема по личным вопросам, что ли? Целая очередь к нему выстроилась.
— Совпадения бывают самые невероятные, — пожал плечами Пашка. — Так уж получилось, что именно в свой последний день Новоселову пришлось попотеть в светских беседах.
— Те два бугая, о которых говорил Смородинцев, скорее всего и были последними посетителями…
— Не исключено.
Раздался телефонный звонок. Пашка взял трубку.
— Норгулин слушает… Да… Да… Во разошелся… Сейчас будем.
— Что случилось?
— Надо искать бутылку. Бородуля на свиданку нас требует.
ПОТОМКИ ТОРКВЕМДДЫ

"Правда» открывалась материалом «В комитете партийного контроля при ЦК КПСС».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89