И как ты думаешь, что нашли мы в их церкви? Думаешь, золотые подсвечники и полную дароносицу? Ты жестоко ошибаешься, друг мой, жестоко! Медные подсвечники – вот и все, что мы увидели в их церкви!
– Ничего, – вставил Сантос, ухмыляясь, – мы и медные прихватили.
– Прихватили, но я не об этом, – повернулся к нему Кальвера, нахмурившись. – Я хотел, чтобы мой друг Сотеро увидел, как мало теперь люди боятся прогневить Господа.
– Это я и так вижу, – не удержался Сотеро.
– Ах, ты видишь?! – Кальвера вспыхнул и влепил лавочнику звонкую пощечину. – Так закрой глаза, чтоб не видеть! Нет, ты только посмотри, Сантос, он видит! Он еще смеет меня осуждать!
В ярости он вскочил и навис над посеревшим лавочником:
– Я защищаю его от солдат, а он смеет меня осуждать! Я должен заботиться о своих людях, дать им кров, еду, одежду, а он смеет меня осуждать! Тяжелые времена настали для нас, за каждую крошку надо драться, а он смеет меня осуждать!
Он добавил пару пощечин для убедительности и встал из-за стола, прихватив оставшиеся сигары из стаканчика. Сотеро стоял в той же позе, в какой застигла его первая пощечина, и даже лицо его словно окаменело. Один глаз остался зажмуренным. Вторым, полуоткрытым глазом Сотеро, не поворачивая головы, следил за своим вспыльчивым гостем. Заметив это, Кальвера поглядел на хозяина так, что бедный лавочник зажмурил оба глаза и опустил голову.
– Вот так-то, драгоценный друг мой Сотеро, – удовлетворенно произнес Кальдера. – По коням!
Бандиты, нагрузив лошадей, съезжались на площадь, а крестьяне обреченно и безучастно смотрели, как безвозвратно ускользают от них плоды их долгих и тяжких трудов. Маисовая мука, из которой можно было напечь столько вкусных лепешек и порадовать детей в праздник, теперь достанется чужакам, грязным и ничтожным пришельцам, которые не работали ни одного дня в своей грязной и ничтожной жизни…
Кальвера забрался в седло и приготовился произнести прощальную речь:
– Мы еще вернемся в эту чудесную деревню. Да, друзья мои, тяжелые времена настали для всех нас…
Его речь, обращенная к оцепеневшей толпе, была прервана криком: «Вор! Убийца!». Из толпы вырвался здоровяк в белом и, размахивая мачете, кинулся к главарю бандитов.
Между ним и Кальверой было два десятка шагов. Он не успел пробежать даже половины расстояния. Кальвера навел на него свой блестящий револьвер и прищурил один глаз, тщательно целясь. Крестьянин, словно зачарованный блеском оружия, замедлил бег, но тут же замахнулся своим мачете, явно собираясь метнуть его и опередить противника…
Громко и раскатисто ударили два выстрела, и в толпе вскрикнули женщины. Крестьянин охнул, выронил мачете и, сделав несколько неуверенных шагов на подгибающихся ногах, тяжело рухнул на землю лицом вниз. На его спине ярко краснели два пятна. Они быстро расплывались, просачиваясь сквозь белую ткань и сливаясь в одно большое пятно.
К упавшему подбежала женщина и принялась обнимать его, причитая:
– Убили! Нет! Рафаэль! Рафаэль!
Кальвера, выразительно оглядев толпу, вложил дымящийся револьвер в седельную кобуру. Одним муравьем меньше. Это будет им хорошим уроком.
– Нас перебили, Сотеро, – сказал он. – Ничего. Мы продолжим нашу беседу в следующий раз. Меня ждут неотложные дела на другом берегу. Недели через две я вернусь, готовьтесь. Адиос!
Как только всадники скрылись за стеной поднявшейся рыжей пыли, на площадь выбежали женщины и сгрудились над трупом и рыдающей вдовой. Медленно подошли сюда и мужчины в своих белых одеждах и соломенных шляпах.
Сотеро с ненавистью смотрел вслед бандитам. И чем мельче становились фигурки всадников, тем крепче сжимались его кулаки и тем сильнее играли желваки на скулах. Он подошел к убитому и распорядился:
– Позаботьтесь о бедном Рафаэле.
Тело убитого унесли в тень часовни, кровавую полосу на площади засыпали песком. Казалось, ничто уже не напоминало о трагедии. Но мужчины, собравшиеся на площади, не спешили расходиться и возвращаться к брошенной работе. Еще никогда их бесконечный труд не казался им таким бессмысленным.
– Если Кальвера еще раз заберет наш урожай, пусть тогда лучше сразу перестреляет всех нас! – закричал вдруг один крестьянин. – Чтоб не мучились больше!
– Надо уезжать отсюда, – предложил молодой крестьянин. – Есть же и другие места, не хуже нашей долины.
– Когда-то наши отцы смогли переселиться сюда, неужели мы не сможем повторить то, что они сделали?
– Говорят, за горами много свободной земли…
– Да, наверно, придется уехать…
– Уехать? – переспросил Сотеро. – И бросить все хозяйство, все наши дома?
Крестьяне переглянулись. Настоящий дом был только у самого Сотеро. И хозяйство у него было большим, с лошадьми и коровами. Остальные ютились в глинобитных хижинах и держали разве что коз. Но и козу бросать было жалко.
– Надо спрятать от бандитов урожай!
– Давайте выкопаем новые тайники!
– От Кальверы не спрячешь…
– У него нюх, как у голодного койота.
– Он насквозь видит, где лежит еда.
– А если и не увидит, то ты сам ему расскажешь, когда будешь висеть на собственных кишках.
– Тогда надо попросить его, чтобы оставлял чуть побольше, он же должен понять…
– Он не поймет. Он только еще больше разозлится, – сказал Сотеро. – Нет, уж лучше пускай все остается по-старому. Не при нас это началось. Не мы первые, не мы последние…
– Если все останется по-старому, мы передохнем, как мухи, – заявил круглолицый крепыш. – Надо действовать!
– Рафаэль уже попытался действовать, – сказал Сотеро. – Ты тоже хочешь, Рохас?
Рохас опустил голову, и взгляд его упал на темное пятно, которое все сильнее просвечивало сквозь песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77