И в подол сколь можно уложить.
Версты три прошли, и тут глянул я в свою корзину. Глянул и... обмер. Ни единой лепешки не было в ней. Лопушки стряслись, и попадали лепешки через дыры.
Бабушка обернулась ко мне, почуяла неладное. Вот-вот и разревусь. Отговорил бабушку не брать с собой еды, моих лепешек на двоих хватит...
- Ты чо, Васько, ужо не захворал ли? - встревожилась она.
- Ле-ле-лепешки-то, бабушка, потерял...
- Ну да не реви, не реви, Васько. Поди, найдем же мы их. Ни души следом за нами не видать, - приласкала она меня по лопаткам-крыльцам.
Повернули обратно к деревне. Но сколько ни искали - не нашли. Наклонимся к дороге, возьмем в руки зеленые лепешки, а они окажутся засохшими коровьими "шаньгами".
- Что поделаешь, внучек. Придется без хлебушка идти по грузди. Солнышко вздымается, а нам далеко шагать. А Варваре-то я ничего не скажу. Ладно? - успокаивала бабушка.
- Пошли, бабушка, - вытер я слезы и выкинул вялые лопушины.
...В Отищевском ельнике мы и верно натешились сухими груздями, насытились звонко-хрупкими и сладкими корешками "корепанов". Они росли на солнечных опушках и трескались от ядрености своей.
- Лес-то, батюшко, завсегда нас напитает. Летом потопаешь, а зимой полопаешь, - веселилась бабушка.
Солнце только поднялось выше лесов, а и корзины, и бабушкин запои, и даже моя заплатанная рубаха - все было с верхом наполнено груздями. Их и не убыло после нас. Они белели и там и сям, шаловливо ухмылялись из-под прелых листьев и мшистых полушалков, бугрили землю вокруг старых берез.
- Ох, окоянные, чо они и куды высыпались! - ахала бабушка.
Она аккуратно срезала грузди, вспоминала всякие прибаутки и напевала старинные песни...
- А теперича домой, Васько! - поднялась бабушка после нашего привала у колодца под красноталиной.
...Возвращались мы другой дорогой. И когда тропка вильнула к желтой ржи на берегу Мохового болота, присели передохнуть. Покойно и славно было нам тут на пригреве. Совсем близко хлопотал-выкрикивал перепел: "Жать пора, жать пора..." И добавлял уже тише: "Рожь густа, рожь густа..."
От нее тянуло хлебным запахом, и мы не утерпели - сорвали по колоску. Колосок щекотал мне ладошки, как живой карабкался по руке. А когда размяли колоски - долго не могли взять в рот теплые и мягкие зерна.
- На кашу бы колосков-то, - заикнулся я, но бабушка тут же замахала руками:
- Что ты, что ты, внучек! Углядит кто - беды не миновать.
Видно, есть какое-то чутье у старых людей. Не успели подняться с обочины, как загремели за тальником дрожки и перед нами оказался бригадир Сано, или, как его за глаза называли, - Лужена Глотка.
- Чо, рожь воруете? А ну высыпай грузди! - заорал он на нас.
- Почто ты напраслину возводишь, Олександр Ефимович, - растерялась бабушка. - Да нешто злодеи мы с внучком-то?
Знал ведь Сано большеротый: Лукия Григорьевна и на восьмом десятке лет все еще работает в колхозе, и три сына ее воюют на фронте. Но приставили его к должности - никого не щадил. Бабушка с жалостью вывалила грузди из корзин и рубашки, развязала и запон.
- А карманов-то у нас нет, - развела она руками.
- Но-но, смотрите у меня! - пристращал он, и снова загремели дрожки.
Сано угнал так же быстро, как и появился. Кажется, не видел я его пустых глаз на мясистом корявом лице.
- Исповедались, Васько, - печально вздохнула бабушка и начала собирать грузди. - Ты хоть не вырасти этаким. Запоминай...
Перепел во ржи больше не подавал своего голоса...
Слышишь, бабушка? Не лепешки из кобыляка, а хлебушко нашел, родимая, слышишь?..
Счистил я с булки оспинки земли и огляделся по сторонам. Направо спелилась пшеница, колос к колосу, каждый в четверть. И никто нынче не тронет ее, пшеницу, кроме комбайнов. И никакого мальца с бабушкой не заставят вываливать на дорогу грузди. Даже в шальную голову не заскочит мысль о досмотре.
Налево низинкой густо зеленел рослый кобыляк. Конечно, сорняк он. С пашен сжили его, а покосы вон затягивает. Но что бы мы ели в войну, если бы не кобыляк? У деревни начисто съедали и за шесть верст к Рассохе за ним ходили, бруснили листья и метелки в мешки.
Морозная дрожь метнулась спиной: здесь, на пыльной дороге капали мои слезы, когда искали с бабушкой хлебушко - дневной пропитал на двоих.
КАК Я УЧИЛ БАБУШКУ
Дядя Ваня, он же лёлко - так у нас называют крестных, женился на моей бывшей учительнице Нине Николаевне. Она приехала к нам в Юровку после института с Волги и многие здешние слова долго не могла понять, да и теперь еще нередко просит дядю Ваню растолковать ей то или иное бабушкино слово. Нина Николаевна не смеется над речью свекрови, но мне, окончившему восьмой класс средней школы в райцентре, стыдно за бабушку, а заодно и за самого себя.
"Как же научить неграмотную бабушку правильно, по-русски разговаривать?" - часто думал я, однако советоваться с кем-то стеснялся.
И вот, когда дядя Ваня с Ниной Николаевной уехали проводить отпуск у нее на родине, подвернулась ненастная погода. Вёдро, как мы порешили с бабушкой, сглазила заведующая избой-читальней Шура Мальгина. Пока я рисовал длинными цветными карандашами карикатуры для колхозной стенгазеты, Шура тренькала на балалайке и пела одну и ту же частушку:
Вот она посыпала
Погода сыроватая,
Сама белого лица
Любила черноватого...
- Кого, кого ты опять присушила? - Бабушка хитро прищурилась на бойкую рыжую девку, но Шура озорно стрельнула зелеными глазами и отмахнулась:
- А никого, Лукия Григорьевна! Никого! Наши-то кавалеры в солдатах и по фэзэо...
- Ну тогда небушко изурочишь, дождя наворожишь, - заметила бабушка.
И верно, в самый разгар сенокоса, когда позарез нужна сухая погода, затянуло небо облаками и заненастило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40