Номоконов с обломком мундштука, крепко зажатым в зубах, опять остался невредим.
Он долго сокрушался о трубке из слоновой кости и никак не мог простить фашистам такой пакости. Он был зол и огорчён так, будто его ранили снова, в девятый по счёту раз».
Опять пропала «бухгалтерия», но поединки продолжались. Разгром немецких и финских дивизий на Карельском перешейке, погрузка в эшелоны, Литва, тяжёлые бои…
На землю фашистской Германии командир группы снайперов старшина Номоконов вступил в составе 695-го стрелкового полка 221-й мариупольской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии. С любопытством смотрел он на дома с высокими острыми крышами, на луга и рощи, будто подстриженные под гребёнку. В помещичьем имении, занятом нашими войсками, увидел аккуратные цифры на деревьях — обыкновенные сосны были тщательно пронумерованы. И на позиции забылся Номоконов — продолжал с удивлением рассматривать Германию. Пуля немецкого снайпера ударила в землю, взвизгнула, вспорола кожу на голове, обожгла, и тогда Номоконов снова поднял винтовку.
Это было в первых числах нового 1945 года.
Незадолго до Дня Победы промелькнуло во фронтовой газете сообщение, что на Земландском полуострове, за Кенигсбергом, в тыл немецко-фашистских войск, отходивших к порту Пиллау, пробрался снайпер, в прошлом охотник из Забайкалья. Необычную позицию выбрал он — под шпалами железной дороги. Глубокую нору отрыл, в полный рост, прикрыл плащ-палаткой, ветошью. Когда стреляли из орудий и грохотал поезд, высовывал снайпер свою винтовку и бил на выбор: на шоссейной дороге, проходившей рядом, было большое движение. Не понимали гитлеровцы, почему стреляют в них из своих поездов, шарахались, бежали.
Действовал Номоконов. Во рту у него по-прежнему была трубка. Старшина вырезал остов её из какого-то дерева, росшего на немецкой земле, и приделал к нему старый мундштук, перехваченный золотыми колечками. Гитлеровцы не сдавались, переходили в контратаки. Много стрелял в эти дни снайпер, но убитых уже не считал…
Очень памятен День Победы Номоконову — он встретил его на Земландском полуострове, на берегу Балтийского моря. Вечером он выковыривал пулями последних фашистских убийц — самых злобных и опасных, которым и сдаваться было нельзя и которые зарылись в землю… А утром пришло большое сообщение. Наступившая тишина вдруг всплеснулась криками и оглушительными выстрелами салютов. В этот радостный день у чахлого деревца, росшего на обрыве у моря, стоял человек из тайги. Кричали чайки, внизу шумел и клубился белый прибой, на берегу, с орудиями, поднятыми вверх, стояли танки, стреляли в лазурное небо зенитчики, и тогда Номоконов вскинул снайперскую винтовку. Впервые в жизни он позволил себе расстрелять обойму патронов в воздух.
В этот же день произошла встреча снайпера с бывшим командиром отделения младшим сержантом Поповым. Номоконов пришёл посмотреть на узников, освобождённых из лагерей. К нему подошёл измождённый, худой человек в пёстром арестантском халате, закашлялся, попросил закурить, но вдруг опешил и писклявым голосом спросил, а не бывал ли старшина в Старорусских лесах?
— Кажется, это вы… Санитар-тунгус… Помните, нас окружили?
— Да, это так, — сказал Номоконов. — Правильно… Однако не всех окружили, был выход!
Узнал старшина человека, оставившего его в лесу со смертельно раненным командиром. За руки схватил труса, хотел вести в комендатуру, но, выслушав, отошёл прочь. Неслыханные мучения перенёс Попов в немецком лагере. Окружившим его солдатам тихо сказал, что нет уже большей казни для него на земле, и Номоконов понял, что это так: бывший младший сержант медленно умирал.
В этот большой день славили героев войны. Качали автоматчиков, артиллеристов, танкистов, лётчиков. Из домов выходили немцы, украдкой смотрели на могучие орудия, на установки реактивной артиллерии, стянутые к их домам. Все же не забыли корреспонденты газет неразговорчивого человека с трехлинейной снайперской винтовкой в руках, вспомнили и, беседуя с ним, «старались представить всю исполинскую меру труда и подвига, совершенного за годы войны простым охотником из забайкальского колхоза». Они говорили, что солдату положена очень большая награда, но об этом не написали в газете.
Не пришлось сдать снайперскую винтовку после Дня Победы. Погрузка в эшелон, длинный путь на восток, Забайкальский фронт…
Давно прокатилась вперёд лавина войск фронта, а снайперы 221-й стрелковой дивизии продолжали уничтожать японских солдат-смертников. Неожиданно выползали они из тайных огневых точек на Хинганском хребте, били по одиночным машинам и связистам, обстреливали гурты скота. В квадрате, где работали снайперы отделения старшины Номоконова, стало тихо лишь 19 августа 1945 года.
Вот здесь, у водопада, в тот самый день, пощадил Номоконов японского солдата, появившегося среди камней с фляжкой и штыком в руках. В оптический прицел было видно, какой, грязный и усталый, пугливо озираясь, жадно глотал воду. Перекрестие прицела невидимой винтовки замерло на голове самурая, вдруг дрогнуло, опустилось ниже, снова замерло. Пуля выбила из руки японца фляжку, отбросила на камни, и, кинув штык на землю, он высоко поднял руки.
Это был последний выстрел Номоконова на войне.
22 августа 1945 года начальник штаба 695-го стрелкового полка капитан Болдырев, прочитав все записи в «Памятной книжке» снайпера, подвёл итог:
«Всего, по подтверждённым данным, в боях за честь, свободу и независимость Советской Родины, за мир во всем мире снайпер товарищ Номоконов уничтожил 360 немецко-фашистских захватчиков, а на Забайкальском фронте — 7 солдат и офицеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71