хотя я ничуть не угрызался, обделывая подобные делишки, в то же время я никогда не допускал, чтобы зря погибали векселя и бумаги, поскольку для других это был огромный ущерб, а для меня — все равно без пользы, и каждый раз я мучился из-за этого и не имел покою ни днем, ни ночью, пока не возвращал назад бумаги.
Итак, теперь я был богат, так богат, что не знал, что делать и с собой и с деньгами. Я жил настолько скудно и бережливо, что, хотя мне и случалось, как я уже говорил, выложить два-три пенса, чтобы утолить голод, все равно находилось так много людей, посылавших меня с поручениями и дававших за это еду, а иногда и одежду, что за целый год я не израсходовал даже пятнадцати шиллингов из тех, что хранились у господина из таможни, да еще у меня имелись в кармане четыре гинеи от самой первой добычи, я имею в виду деньги, которые когда-то провалились в дупло дерева.
Но аппетиты мои разгорелись; мы еще не раз выходили с Уиллом на охоту, но уже из-за такой мелочи, как платки и прочее, не пачкались, избегая рисковать по пустякам. Вот как-то в одну из пятниц прогуливались мы возле Уэст-Смитфилда и набрели на одного старика, приехавшего из деревни продавать на рынке здоровенных волов, по всему судя из Сассекса, так как мы слышали, как он похвалялся, что во всем сассекском графстве не сыщешь лучших волов; его милость — так к нему все обращались — получил деньги за своих волов в таверне, название которой сейчас уж не припомню, засунул их все в кошель и нес этот кошель в руке, как вдруг на него напал приступ кашля, так что пришлось ему остановиться и опереться рукою, в которой держал он кошель с деньгами, об угол какой-то лавки, находившейся неподалеку от Монастырских ворот, в Смитфилде, дома за три-четыре от них. Мы оказались тут как тут, и Уилл говорит мне: «Не зевай!» — и с этими словами, притворившись, что споткнулся, налетает с размаху на старого господина в тот самый момент, когда у того совсем перехватило дыхание от кашля, чуть бедняга не задохнулся.
Мощный удар сшиб благородного старца с ног, однако кошель с деньгами он при этом из рук не выпустил, но тут подскочил я, схватился за кошелек, рванул его к себе, и, завладев им, понесся, словно ветер, вдоль по Монастырской, а потом, пробежав ее всю, свернул налево и прямиком через Литл-Бритн в Варфоломеевский тупик, пересек Олдерсгейт-стрит и через Полз-Элли выбрался на Ред-кросс и дальше, минуя бесчисленные улицы и переулки, не давал себе передышки, пока не очутился во втором квартале Мурфилдса, где было давнишнее наше место встречи.
Тем временем Уилл, который вместе со стариком полетел на землю, быстренько вскочил; почтенный господин — таковым он, во всяком случае, казался — был в перепуге от своего падения и так зашелся в кашле, что совсем не мог какое-то время говорить; этой минуты было достаточно, чтобы проворному Уиллу подняться с земли и улизнуть. Старик долго не мог даже крикнуть: «Держи вора!» — или хотя бы объяснить кому-нибудь, что у него что-то отняли; продолжая сильно кашлять, отчего кровь прилила у него к лицу, так что оно даже побагровело, он лишь вымолвил: «В… в… во… кхе, кхе, кхе, воры… кхе, украли, кхе, кхе, кхе, кхе, кхе…» Затем набрал воздуха и снова: «Воры… кхе, кхе…» — и так после многочисленных «кхе, кхе» и «воры», докончил: «Украли у меня кошелек с деньгами!»
Люди не скоро поняли, что случилось, а потому ворам вполне хватило времени, чтобы скрыться, и через полчаса Уилл явился на наше место встречи; мы уселись, как всегда, на травку и вытряхнули все деньги, которых оказалось восемь гиней, пять фунтов и восемь шиллингов серебром, итого в целом четырнадцать фунтов; разделив все на месте, мы в тот же день отправились за новой добычей; однако, то ли успех ударил нам в голову и мы утратили зоркость, то ли не представилось еще одного удобного случая, уж не знаю, только ничего больше мы в этот вечер так и не раздобыли, даже и не пытались.
Такого рода прогулок мы совершали немало, иногда вдвоем, держась на некотором расстоянии друг от друга; на нашу долю выпало несколько мелких удач, но, как я уже говорил, успех так ударил нам в голову, что на мелочь мы не растрачивались, иные были бы и ей рады, но только не мы, нас интересовали бумажники, портфели да звонкая монета.
Следующее наше приключение случилось под вечер в одном из дворов, через который можно попасть с Грейс-Черч-стрит на Ломбард-стрит, где стоит Дом Квакеров; там попался нам один молодой человек, после мы узнали, что он был учеником у суконщика с Грейс-Черч-стрит и, как видно, только успев получить порядочную сумму денег, направлялся с ними к ювелиру на Ломбард-стрит; пока он расплачивался там, отдав большую часть денег, которые были при нем, уже стемнело, и ювелир принялся запирать свою лавку и зажигать свечи. Мы стояли на другой стороне и наблюдали, что он будет делать. Выплатив сполна все, что полагалось, он еще задержался, чтобы получить расписку; к этому времени сумерки совсем сгустились; наконец он покинул ювелирную лавку и вышел прямо в темный двор, держа под мышкой все еще довольно толстую сумку с деньгами; посередине двора идет крытая галерея, в конце которой есть ступенька, и стоит шагнуть вниз, как по левую руку от вас уже и Грейс-Черч-стрит.
«Будь наготове, — говорит мне Уилл, — не мешкай». И с этими словами ринулся на молодого человека и толкнул его с такой силой, что тот, не в силах сохранить равновесие, устремился вперед, попытался устоять на ногах, споткнулся о ступеньку и, словно на крыльях, вылетел уже в другом конце двора, распластавшись на земле головой в сторону Дома Квакеров. Я был наготове и тут же подхватил сумку с деньгами, которая выпала у него из рук, когда он вынужден был спасать свою жизнь, а не деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114