— Вечная тем память, чьи карбасы злая беда поломала, на берег вынесла. Только погибшим душам обиды нет, что мы с тех обломков железа себе на спасение наберём. — И, поглядев на солнце, добавил: — Поспешать надо. За светом домой добраться бы.
Северное море не милостиво, много корабельного лома на берег повыкинуло. Меж ним и деревья целые с корнями лежат: с дальних берегов, что вода подмывала, они в воду падали, и теченья морские принесли их в эту далёкую сторону. Гвоздей и всякого железа в обломках оказалось много.
За работой не заметили, как на душе веселее стало. Удивились даже, когда Алексей на закат оглянулся и домой стал торопить:
— Не захватить бы темноты, пока оружия для обороны не наготовили. Ошкуй-то здесь не в одиночки жил, — сказал он. — А в потёмках и Степанова пищаль не заст?па.
Ванюшка так ясно припомнил огромные жёлтые клыки зверя, — один ещё сломанный, — что хоть и жарко было от работы, а по спине морозом продёрнуло.
Солнце совсем уже спустилось к воде, когда они тронулись домой. Шли ходко, приглядывались: не нашёлся бы у вчерашнего ошкуя сердечный друг, за приятеля с ними посчитаться.
— Это так, — не утерпев, пошутил Степан, но тут же проверил кремень, подсыпал на полку пороху и держал пищаль до самой избушки наготове.
— Доведёт нас твой язык до беды, пустая ты голова, — ворчал Фёдор и опасливо оглядывался.
Дошли благополучно, но спать улеглись не сразу. Фёдор подобрал по дороге камень вроде чашки, из него устроили жирник с фитилём, на медвежьем жире. При таком малом свете долго трудились зимовщики: вырезали сухожилья из медвежьей спины на тетиву для луков.
— Кузнецами заделаемся, на стрелы да рогатины железа накуем.
Этим решением кормщика кончился трудовой день.
Ванюшка как ни устал, а заснул не сразу, лежал, тихонько разговаривал про себя: «Степан свои заряды как выпустит, и останется он с луком, и я с луком, будто мы теперь ровни. Вместе олешков промышлять пойдём. Он олешка — я другого. Он олешка…»
— Да ты что, как веретено раскрутился, весь бок мне протолкал!
Это Фёдор. Не дал Ванюшке олешков досчитать. Мальчик притих и скоро заснул.
Кузня заработала на другой же день. Недалеко от избушки, в расщелине скалы, нашлось подходящее место: скала — от ветра защита. Большой гладкий камень сгодился на наковальню. Молотом стал тяжёлый железный болт.
Алексей ему больше всего обрадовался, еле вытащил из большого бревна, от иноземного судна незнакомой постройки.
— Не понять, к чему он надобен был, — рассуждал Алексей, пока вырубал его топором. — А нам в самый раз, разогреем, да щель в нём гвоздём пошире сделаем, чтоб на рукоятку насадить.
Молот получился изрядный, кормщик на него не нарадовался.
— Дед мой кузнечил, а я около него крутился, помогал помалу, — весело говорил он. — Сказывают старые люди: всякое уменье на помощь человеку окажется. Думал ли я, где да как кузнечить доведётся.
Долго провозились зимовщики, пока из оленьей шкуры устроили меха. От круглой палки отрезали кусок, в нём калёным прутом выжгли сквозное отверстие, получилась трубка, через которую стали воздух мехами поддувать, чтобы в горне жарче горели уголья, калили железо. Меха получились на славу. Ванюшка чуть не со слезами выпросил, чтобы ему поддувать поручили.
Они со Степаном не один раз уже побывали на берегу, искали в плавнике железо. Больше его находилось в брёвнах да досках иноземных судов.
— Железа у них, чай, много, цены ему не понимают. Суют, где деревянным гвоздём обойтись можно, — удивлялся Степан и ловко, одним взмахом топора, выбивал из бревна тяжёлый болт или кусок железного прута.
Зимовщики дивились, до чего же у Алексея быстро да хорошо наконечники для стрел куются: такие острые, что и точить их после закалки мало приходится.
— Один в один! Самое первое дело! — радовался Степан и на руке взвешивал, и глазом прикидывал. — Если стрела от стрелы рознится, нипочём не приладишься стрелять. Недолёт али перелёт будет. Дядя Алексей, к слову не пришлось раньше сказать, а я и сам с луком сызмальства знаком, баловался, покуда мне пищаль от отца не досталась. А отцу она от деда была. На настоящего зверя с луком я не ходил, а гусей тупой стрелой ловко ссаживал.
— Вот и добро, — отозвался кормщик и кинул на камень последний, ещё горячий, наконечник. — Когда так, берись луки справлять да стрелы ладить. Такие, чтобы не гуся, а и олешка добыть. Можешь?
— Могу, — с готовностью отозвался Степан.
— Добро, — повторил довольный кормщик. — А мы с Фёдором рогатины на ошкуя ладить возьмёмся. Только на рогатину опять на берегу железо добывать надо, самое что есть лучшее. Олешка подранишь — только и беды, что стрелу с собой унесёт. А если рогатина откажет, человеку самому от ошкуя не уйти.
Не один день опять вдоль берега выходили зимовщики, плавника без счёта переворошили, а своего добились: железа на рогатины наковали знатного. Степан опять каждый кусок в руке взвесил, о камень бросал — звон слушал и довольно кивал головой.
— Пищаль-матушка в беде хорошая помощница, когда время есть изготовиться. А рогатина, была бы в руках твёрдость, и без изготовки от смерти оборонит. — Так он говорил, а Ванюшка слушал и потихоньку горевал: «Как бы это поскорей до рогатины дорасти». Ожил, когда ему Степан с вечера сказал:
— Завтра, как рассветёт, мы с тобой за олешками сходим, пускай дедова пищаль последнюю службу сослужит, пока мороз не сильно крепкий.
Всю ночь Ванюшке не спалось: олени чуть не наяву виделись, и пищаль Степанова у него в руках. А что? Может, Степан вдруг раздобрится и выстрелить ему даст? Один только раз?
…Сон пришёл, когда стало светать, но Степан уже в плечо толкает, вставать велит.
1 2 3 4 5 6 7 8