— Дальше, — коротко обронил полковник.— Николай Николаевич также сообщает, что на Ломакинские склады в Киеве завезено очень большое количество провианта и фуража, предназначаемого для войск Южного фронта. Николай Николаевич прямо пишет, что, если все это уничтожить, войска фронта окажутся в период летне-осенней кампании в весьма и весьма критическом положении, уже сейчас красноармейцы получают половинный, голодный, паёк… — Осипов выразительно посмотрел на Щукина.— Что вы предлагаете? — спросил полковник.— Полагаю, Киевскому центру это по плечу.— Безусловно! У них есть все возможности для осуществления такой операции. Немедленно подготовьте наше указание.— Слушаюсь! — Осипов встал мгновенно, будто выпрямилась пружина. — Разрешите идти, господин полковник?— Это не все, капитан. Сядьте? — Щукин посмотрел на Осипова долгим, невидящим, взглядом, словно решаясь в этот момент на что-то, затем вынул из бокового ящика стола чистую папку, на лицевой стороне которой было жирно выдавлено: «Дело N… «, быстро написал на ней несколько слов.— Досье? — позволил себе любопытство Осипов.— Называйте как вам будет угодно, но потрудитесь в ближайшее же время вернуть мне эту папку с исчерпывающими сведениями на означенное лицо. — И Щукин протянул папку капитану.Осипов мельком взглянул на щукинскую надпись.— Но может ли ротмистр представлять для нас интерес, Николай Григорьевич? Мне кажется, в окопах он пройдёт хорошую школу, прежде чем мы…— Разве я недостаточно чётко определил вашу задачу, капитан? — сухо спросил полковник. — А что до окопов… ротмистр Волин с завтрашнего дня будет зачислен в наш отдел.— Понимаю, Николай Григорьевич. Как говорили древние:«Жена Цезаря должна быть вне подозрений».Щукин поморщился как от зубной боли и затем сказал:— Кстати, капитан Кольцов оставлен командующим при штабе. Нелишне было бы и на него запросить характеристику у генерала Казанцева, в бригаде которого он служил.— Слушаюсь! — Осипов чётко щёлкнул каблуками, повернулся и уже спиной «дослушал»:— И не увлекайтесь древностью, Виталий Семёнович. В дне сегодняшнем она не очень уместна… Но смысл верен: или Волин и Кольцов вне подозрений, или…Капитан Осипов хорошо знал, что означает второе «или». Едва вступив в командование дивизией, полковник Львов предпринял новое наступление на Луганск. Двое суток шли ожесточённые кровопролитные бои. Командиры полков докладывали, что потеряли уже до трети личного состава. Приходилось ломать сопротивление противника на каждой улице, в каждом доме.Лишь на третьи сутки к вечеру, когда солнце коснулось городских крыш, стрельба начала стихать. Полковник Львов тотчас отдал распоряжение переместиться штабу дивизии в центр города.На улицах ещё лежали мёртвые красноармейцы рядом с убитыми конями. Красноармейцы были раздеты и разуты, у лошадей срезаны седла и сбруя. В вишнёвой тишине где-то за садами раздавались сухие щелчки выстрелов: это «добровольцы» из второго эшелона спешили добить раненых красноармейцев.Вызвав адъютанта, полковник продиктовал телеграмму для генерала Ковалевского:— Ваше превосходительство, Луганск вновь в наших руках.Преследуя противника, двигаюсь на Бахмут, Славянок. — И, подавив тяжёлый вздох, добавил: — Нуждаюсь в пополнении…Нелегко далась полковнику Львову эта победа. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Шло время, и Юра постепенно втягивался в свою новую жизнь. Размеренный быт тихой и тщательно прибранной квартиры с долгими утренними чаепитиями, обедами и ужинами в строго определённое время, долгие часы за чтением книг в маленькой боковушке на мансарде — все это словно перенеслось из прошлого. Но появилось и другое, непривычное, — почти ежедневные вхождения по городу с записками к знакомым Викентия Павловича, содержащими просьбы достать муки, крупы или ещё чего-нибудь из продуктов. Временем Юру не стесняли, и он, выполнив поручение, ещё долго бродил по улицам и бульварам, наблюдая жизнь, временами непонятную и пугающую. Он всматривался в неё и думал, размышлял.И ещё одно прочно вошло в жизнь Юры: твёрдая надежда на скорую встречу с отцом. Произошло это так. Однажды поздним вечером, устав от чтения, он лежал в постели и терпеливо слушал, как за окном стучит дождь, казалось, это скачет многокопытная конница. Ливни и конница неудержимы и веселы. И вдруг кто-то сильно и нетерпеливо зазвонил с улицы.«Кто же это в такой час?» — опасливо подумал Юра и вышел на маленькую площадку перед дверью его комнатки, откуда по узкой, с расшатанными и скользкими перилами лесенке можно было спуститься в переднюю. Перегнувшись через перила, он увидел, как из спальни осторожно, на цыпочках вышел с зажжённой лампой в руке Викентий Павлович с заспанным, мятым лицом, на котором было написано недовольство. Повозился у двери, осторожно приоткрыл её, прислушался и пошёл к калитке. Вскоре на пороге появился незнакомый широкоплечий человек в мокром сверкающем плаще.Юра увидел, что гость зачем-то протянул Бикентию Павловичу «катеринку» — сторублевую ассигнацию с изображением императрицы Екатерины Второй и, наклонившись, что-то шепнул, после чего Сперанский поднёс ассигнацию к лампе, тщательно её осмотрел и, выглянув в коридор, запер за вошедшим дверь. Гость быстрым бесцеремонным взглядом оглядел переднюю, заглянул в раскрытую дверь гостиной, и его длинное бледное лицо постепенно утратило напряжённость.Пока гость раздевался, Сперанский спросил:— Вые дороги? Будете есть?— Спать! — буркнул гость. — Я уже несколько суток не спал.Но прежде всего коротко поговорим о деле. Они прошли в гостиную, и Викентий Павлович плотно закрыл за собою дверь…Утром завтракали, как обычно, втроём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155