Бездонные глаза Смерти горят, как уголья адского костра.
– Уйди, – шелестит она на Белую. – Я сама!
Костистые пальцы Морены ложатся на мои плечи.
– Почему ты не веришь моей дочери?
Белая – ее дочь? А Старик говорил…
– Чего ты хочешь? – Взгляд Морены втекает мне в душу и сковывает ее льдом, но я отвечу!
– Отпусти… Отпусти меня обратно, – хриплю я.– Не хочу… здесь…
Она смеется. Нет, не отпустит… Оберег! Нужно только разорвать цепочку. Он спасет меня. Одно движение, и… Горит! Горит солнце Дажъбога!
– Что это?
Чему дивишься, Морена? Это мой солнечный оберег…
– Не трогай, мама!
О, Белая догадалась…
– Нет, мама, не надо… – скулит она.
Мой оберег качается перед ней, как золотое солнышко. Луч из его сердцевины распугивает темноту, и та ползет прочь ленивой, сонной змеей…
– Хорошо, – издалека соглашается Морена. – Мои слуги отнесут тебя обратно, но прежде выпей мое зелье.
Ко мне скользит обугленная плошка с отбитыми краями. Что в ней? Напиток вечного забвения? Морена коварна… Она надеется обмануть меня.
– Если не выпьешь, останешься здесь. А ты ведь хочешь уйти обратно, в лес?
Да! Я хочу уйти! Пусть даже в лес. Мой зов был ошибкой. Я хочу жить…
– Тогда пей!
Пусть… У меня нет выбора… Выпью…
Горячая сладкая жидкость жжет мои губы. Глоток, еще… Белая кружится в неведомом танце. Лицо Морены ускользает во тьму…
Спасена!!!
– Господи! – прошептала я и протерла глаза. Зеленые ветви елей качались над головой. Лес?
Я села. Конечно лес… А что еще? В голове больше не шумело, и взор стал ясным. Интересно, сколько я проспала? Еще хорошо, что свалилась не на ночь, а то могла бы и не проснуться. Иное зверье любит побаловаться человечинкой…
Уф!
Я помотала головой. Взгляд зацепился за ободранную коленку. Где же так поранилась? Хотя разве упомнишь, сколько раз за эти дни в лесу я напарывалась на засохшие пни или скатывалась в овраги? А платье… Боже мой, не платье, а одни клочки! Как же я в таком виде предстану перед новгородским князем? А ведь нужно идти..
Я встала и огляделась. В примятом мху что-то блеснуло. Цепочка… Откуда? Знакомая вязь… Да это же от моего оберега!
Пальцы потянулись к груди. Неужели я, растяпа, потеряла последнюю память о Старике?!
Встав на четвереньки, я зашарила по густому мху. Он утопал под пальцами. «Бесполезно искать иглу в стоге сена», – пришло на ум. Вдалеке послышались какие-то звуки. Я выпрямилась и прислушалась.
– Гау! Гау! Гау!
Собака! А где собака, там и люди. Похоже, пришел конец моим блужданиям по лесу…
Подхватив котомку, я бросилась на лай. Сюда… Теперь сюда…
Я съехала в овраг, проломилась через кустарник и выскочила на утоптанную дорогу. Лай стал отдаляться. Наверное, охотничий пес кругами травил дичь. Но он уже был мне не нужен. Дорога куда быстрее могла вывести к людям. А то и в сам Новгород…
19
Очутившись в Новгороде, я направилась к дому Лютича. «Однажды я нашла там приют, может, повезет еще раз? Коли уж я никого не знаю, пойду к Лютичу». Я не хотела признать, что в глубине души надеялась узнать что-нибудь о Горясере…
На сей раз ворота были распахнуты настежь, двор пуст, а дом выглядел осиротелым и заброшенным. В растерянности я потопталась у ворот и уже собиралась уходить, когда услышала за спиной слабый старческий голос. Он что-то произнес.
– Что-что? – обернулась я.
В темном закуте возле крыльца сидела сморщенная, как засохший стручок, старуха. Ее маленькие, утонувшие в складках морщин глазки подозрительно блестели.
– Кого ищешь? – чуть громче прошепелявила она.
– Варяга Лютича.
Старуха приложила ладонь к уху и, поняв ответ, кивнула:
– Ушел Лютич. Взял своего слугу Василия и ушел за варяжьей дружиной.
– За дружиной? – удивилась я.
Бабка согласно затрясла головой:
– За нею. Нынче вон какие времена – брат на брата, сын на отца…
– Скажи, бабушка, а что нынче творится в Новгороде? – Я опустилась на ступеньку рядом со старухой и, поковырявшись в тощем заплечном мешке, выудила оттуда горбушку хлеба.
От хлеба старуха отказалась.
– Я не голодна, – отодвигая мой дар, заявила она. – А в Новгороде ходят разные слухи… Говорят о Святополке, о Борисе, о Глебе…
– И что говорят?
Старуха хмыкнула:
– Больше дурное. Князь наш собирает людей, думает пойти потолковать с братом. А чего это ты так заинтересовалась? Какое тебе дело до княжьих споров?
– Большое. – К чему таиться от убогой старухи? Она и захочет – не навредит… – Я иду из самого Киева и про убийство Бориса и Глеба знаю не понаслышке. У Глеба на ладье была и убийцу его видела, а Бориса… – Я замялась. Преподнести правду о Борисе было труднее. В подслушанный разговор, как и в вещий сон, никто не поверит. Ладно, будь что будет! – Убийства Бориса я сама не видела, зато слышала, как Святополк подговаривал на это злое дело вышегородских бояр.
– И имена тех бояр можешь назвать?
– Нет, имен не назову. Не знаю.
– Жаль. – Старуха покачала головой. Казалось, ее совсем не удивило услышанное. – Ярослав за их имена обещал большую награду. А тебе, – она изучающе оглядела меня с ног до головы, – награда сгодилась бы.
– Сгодилась бы. – Я кивнула и замолчала. Старуха тоже.
Где-то далеко за городьбой застрекотал кузнечик, небо потемнело, и на крышу Лютичева дома выползла большая круглая луна. Старуха беспокойно завозилась и встала.
– Ты куда? – удивилась я. Она обернулась. Согнутая фигура казалась черной в лунном свете. В безобразном лице старухи померещилось что-то знакомое.
– Мне пора, – нараспев произнесла она. – А тебе спасибо.
– За что?
– Что не отступаешься.
– От чего не отступаюсь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96