Может, поэтому — из-за послушания — ей не связали руки и не заткнули рот. Зато Слатича втащили на дерево силком, как большой мешок. Рот словена забили клоком травы, к горлу приставили нож, намекая: «Дернешься — смерть». Он не дергался.
— Бдзин-н-нь… — подражая звону тетивы, насмехался над бестолково снующими внизу человечками Ингъяльд. Ожидая одобрения, косился на притку синими, мальчишески ясными глазами, морщил в улыбке безусое лицо. Его веселья Айша не разделяла. Сидела, тупо обняв руками теплый и шершавый ствол, льнула к нему щекой, слушала, как внутри, в могучем древесном теле, бурлит жизнь, равнодушная к людским бедам и горестям.
Когда солнце укатилось за кроны деревьев, вниз полетели веревки. По ним, будто мураши по травинам, одно за другим потекли вниз людские тела — безмолвные и беззвучные, как тени. Ингъяльд подтолкнул Айшу — мол, спускайся.
Разлепив онемевшие руки, притка обхватила веревку ногами, подложила под ладошки оторванный от юбки кусок ткани. Наблюдая за ее приготовлениями, Ингъяльд хмыкнул, забросил за плечо лук, сам обвился вокруг веревки так, чтоб петля охватывала его тело вокруг пояса. Почти не держась руками, паренек сполз по ней на человеческий рост. Покосился на притку. Айша кивнула, последовала его примеру. На самом деле так спускаться оказалось удобнее — от трения не горела кожа на ладонях, и в любой удобный миг Айша могла замедлить спуск, покрепче сжав пеньку ногами.
Очутившись на земле, притка несколько раз присела, разминая колени, заметила, как с соседней сосны спускают Слатича, по-прежнему скрученного веревками и с травой во рту.
Хаки стоял недалеко от притки.
— Развяжи его, — неожиданно для себя самой попросила его Айша.
Она никак не могла привыкнуть к быстроте берсерка — всего миг назад он глядел на Слатича, и вот уже оказался прямо перед ней, вопросительно вскидывал брови.
— Он не станет шуметь, — пояснила притка. — Люди Хальфдана уже обвинили его в смерти Орма, а теперь, когда умер Ари, — он стал виновен в двух смертях, Ему некуда идти и некого звать на помощь.
Она не ожидала, что к ее словам прислушаются, но едва спеленутый Слатич коснулся земли, как Хаки уже разрезал путы на его ногах. Высвобождая пленнику руки, лениво бросил в сторону:
— Ингъяльд!
Паренек понимающе показал лук со стрелами.
Айша помнила, как острие его стрелы вошло точно в шею Ари. А ведь Ингъяльду мешало не только расстояние — еще и кусты. При таком страже Слатичу не следовало пытаться сбежать, Судя по всему, словен сам понимал это. Сидел на земле, растирал запястья, сопел. Потом тяжело поднялся на ноги, презрительно взглянул на своего кажущегося слишком хлипким охранника…
К усадьбе Скъяльв берсерки подходили осторожно, выбирая движение по ветру, как звери. Устроившись за кольями городьбы с северной стороны усадьбы, где могучая Гломма разливалась широкой гладкой заводью, берсерки слились с ночными тенями, притихли.
Орма хоронили на берегу. Похороны были пышными — длинная вереница воинов с факелами обступила высокий деревянный помост, на вершине которого, одетый в нарядную одежду и прикрытый поверху большим куском погребальной ткани, возлежал ярл. Издали, в мутном факельном свете, была видна богатая вышивка на ткани, с одного из краев, обращенного к северу, из-под вышивки на поленницу свешивались светлые волосы ярла. Одетая в белое Скъяльв стояла подле помоста, заламывала руки, голосила, прощаясь.
Первым к мертвому ярлу подошел Харек. Он еще был слаб — пошатывался, хромал. Стал на колени подле хевдинга, вытащил из ножен меч, положил около Орма. За Хареком последовал Хальфдан. Черный конунг не стал опускаться на колени, лишь снял с шеи золотую гривну и тоже положил на ложе мертвого ярла. Потом воины потянулись к своему хевдингу длинной чередой, и вскоре гора подношений скрыла Орма — лишь торчали его ноги в теплых добротных сапогах и беловолосая макушка.
Харек взял факел, подступил к кострищу. Нижние тонкие ветки мгновенно занялись, полыхнули ярким светом, плеснули заревом на лица людей.
Берсерки вжались в землю. Прильнув к влажной и холодной траве, Айша беззвучно; одними губами, зашептала слова прощания. Ее никто не учил этим словам — они текли из сердца, связывались в нити, переплетались, свивая длинный узор. Айша говорила ярлу о том, что ей очень жаль, и о том, что она хотела бы быть иной, и еще о том, что она будет помнить, что когда-нибудь они вновь свидятся, и там, в другой жизни, будут жить иначе. Она желала Орму доброго пути и радостной встречи, желала забыть о земных горестях, умоляла о прощении… Ей казалось — ярл где-то рядом, за плечом чудилось его дыхание, к волосам прикасалась его сильная рука, короткая борода щекотала шею…
Огонь взобрался по поленнице, охватил ее всю целиком. В небо полетели яркие искры, горестно, по-волчьи, завыла Скъяльв. Завопили, провожая своего хевдинга, воины Белоголового.
— Прощай, ярл, — шепнула Айша, и вдруг пламя вспыхнуло, вырвалось вверх высоким языком. В сердцевине огня медленно поднялась и почти села темная фигура, ее голова повернулась, сбросив почти совсем съеденное огнем погребальное одеяло. Сквозь огненную пелену мертвый ярл взирал на Айшу.
— Прощай, притка, — послышался ей голос Орма. Пламя осело, ярл упал обратно на горящее ложе.
В небо потянулся черный ядовитый дым. Айша отвернулась. Ей больше не на что было смотреть…
Утром, когда все разошлись, Хаки прокрался к пепелищу, зарезал сторожившего пепел воина и положил в еще тлеющие угли свой топор. Айша видела, как он (совсем как Харек) встал пред пеплом врага на колени и склонился, уважая Орма в смерти более, чем уважал в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108