…Кальман проснулся от звука сирен воздушной тревоги. В камере было темно. Он осторожно пошарил вокруг себя. Окликнул своего товарища. Никто не ответил. Глубокая тишина царила кругом. И вдруг словно небо раскололось и земля разверзлась: все загремело, затрещало, загудело, задребезжало; бетонный пол заходил у него под ногами. Потом эти оглушительные звуки, доносившиеся снаружи, покрыл истеричный, ужасающий вой запертых узников.
На несколько минут воцарилась тишина, узники тоже замолчали, и тогда он отчетливо услышал, как кто-то бежит по коридору. Дверь в камеру открылась, охранник посветил фонарем. В луче света Кальман на минуту увидел шатающуюся фигуру Фекете. Когда же вновь возобновилась бомбежка, его товарищ уже лежал на соломенной подстилке и стонал.
— Что с вами? — спросил Кальман. Совсем близко от себя он слышал стоны мужчины, его горячее дыхание обдавало ему лицо. Кальман почувствовал запах ментола.
— Еще одну такую ночь мне не выдержать, — задыхаясь, проговорил Фекете.
— Вас пытали? Помочь вам чем-нибудь?
— Чем вы могли бы помочь?
— Всем, что в моих силах.
— Я не знаю, кто вы такой.
— Вы видели мои ноги?
— Видел.
— И голову мою видели?
— И голову видел.
— Как вы думаете, они искалечили меня просто так, шутки ради? Но если вы мне не доверяете, могу и не помогать. Я думал, что вы, возможно, захотите известить кого-нибудь.
— А если вас спросят, передавал ли я что-нибудь через вас?
Кальман потянулся и схватил Фекете за руку.
— Послушайте, я не цыган, чтобы божиться. Или вы верите мне, или нет. Вы сидели в тридцать седьмом и знаете, что передача таким образом сообщения связана с риском — ведь я могу оказаться и провокатором. Но я не провокатор. Либо вы верите этому, либо нет.
Наступила долгая пауза; слышалось только тяжелое дыхание и негромкое постанывание Фекете.
— Если вы выдадите меня, пусть вам никогда не знать больше счастья.
— Оставьте эти глупости, — рассердился Кальман. Ему почему-то стало не по себе. Его сбивал с толку ментоловый запах изо рта собеседника. Он напряженно думал.
— Я дам вам адрес, — прошептал Фекете. — Ракошхедь, улица Капталан, восемь. Не забудете?
— Говорите смело. — Губы Кальмана непроизвольно растянулись в улыбку. Он готов был рассмеяться от радости, так как был уверен, что его товарищ по камере играет и говорит неправду. — Разыщите Виолу. Передайте ему следующее: «Пилот прыгнул с высоты семьсот пятьдесят метров. Парашют не раскрылся. Надо использовать запасной». Расскажите, при каких обстоятельствах вы со мной встретились… И еще: «Волос попал в суп, но я не выплюнул».
— Понял. Итак, Виола, Ракошхедь. Улица Капталан, восемь. Семьсот пятьдесят метров, парашют, запасной парашют и, наконец, волос в супе.
— Будьте осторожны. Когда вы выйдете отсюда, за вами наверняка будут следить. Так что смотрите не наведите на след Виолы немцев.
— Доверьтесь мне… Меня не так-то легко провести.
Все это он произнес таким самоуверенным тоном, точно выиграл битву.
На рассвете Кальмана повели на допрос. Когда он переступил порог комнаты Шликкена, у него зуб на зуб не попадал. Майор встретил его приветливо.
— Сейчас я угощу вас не конфеткой, — проговорил он, — а, если не откажетесь, настоящим французским коньяком. — Ну-с, так чего же вы добились?
— Немногого, но, может быть, вам удастся это использовать. Фекете попросил меня навестить человека по имени Виола. Адрес: Ракошхедь, улица Капталан, восемь; передать ему следующее… — И Кальман слово в слово повторил Шликкену текст сообщения. — Вообще же, — продолжал Кальман, — этот человек сказал мне, что он коммунист.
Майор очень оживился.
— Милейший, и вы еще говорите, что мало чего добились! Да ведь это же колоссально! Вы знаете, кто такой этот Виола? Мы же вот уже несколько месяцев охотимся на него!
Кальман, ошеломленный, слушал майора. Неужели он ошибся? А ведь он готов был поклясться жизнью, что Фекете не коммунист, а провокатор…

Однажды рано утром — в ту ночь Шликкен ночевал на вилле — он вызвал к себе Кальмана.
Шликкен пил коньяк; он угостил и Кальмана. Тот охотно выпил. Поставил рюмку на стол и вопросительно посмотрел на майора. Шликкен ходил по комнате, сосредоточенно о чем-то думая; его сафьяновые комнатные туфли шлепали по полу.
— Я даю вам важное задание, Шуба, — сказал он, остановившись возле сейфа и повернувшись к Кальману.
Однако их разговор был прерван приходом капитана Мэрера. Лицо майора просветлело, и Кальману бросилось в глаза, насколько предупредительно и дружески Шликкен приветствовал Мэрера. Майор подскочил к Мэреру, поздоровался за руку, обнял и дружески похлопал по плечу, прося извинения, что в такую рань вызвал его к себе.
— Дорогой Эрих, — сказал майор, — прошу тебя, хорошо забинтуй правую руку нашему другу. Вообрази, что у него перелом руки.
Кальман не понимал, для чего это нужно. Он снял пальто, и Мэрер с помощью Шликкена ловко забинтовал ему правую руку, да так, что даже пальцев не стало видно.
— Великолепно, — сказал майор. — А теперь, будь любезен, подвяжи руку.
Кальману подали пиджак, но забинтованную руку невозможно было просунуть в рукав. Кальман хотел было заговорить с врачом, однако это не удалось, так как Шликкен и его помощники ни на миг не оставляли их одних.
Мэрер ушел. Шликкен проводил его до дверей. Кальман слышал, что они говорили об отце Мэрера. В это время капитан Тодт свернул иллюстрированный журнал «Зиг» и засунул в левый карман пиджака Кальмана.
— Смотрите не выроните, — сказал он, — понадобится.
Кальман кивнул: он чувствовал себя растерянным.
— Вы знаете, где ресторан «Мокрый суслик»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92