В одной из них нашел себе пристанище Кальман. Питался уцелевшими в доме консервами и ждал возвращения Марианны.
В минуту просветления он вдруг вспомнил о квартире на Братиславском проспекте и перебрался туда. Кара, тревожась за Кальмана, временно поселился у него. Уходил он из дому рано утром, возвращался поздно вечером. Работал в военной контрразведке. Когда выдавалось свободное время, он подолгу беседовал с Кальманом. Тот слушал Кару внимательно, не спорил, не возражал, но на вопросы отвечал односложно: да, нет. По рекомендации Кары его приняли на работу в гимназию Арпада преподавателем венгерской истории и литературы. Как лунатик, отправился он на первое занятие. Сел за учительский стол и разрешил сесть ребятам. Окинув взглядом класс, детские лица, он встал и начал прохаживаться перед учениками.
Вдруг взгляд его упал на освещенный солнцем склон горы, и ему показалось, что по склону спускается Марианна. Кальман стоял и смотрел на нее, а дети, похолодев от страха, — на его наводящее ужас лицо. Прошептав: «Марианна, Марианна!», — учитель истошно закричал и выбежал из класса. На улице он рухнул наземь и лишился чувств…

Лечение в больнице затянулось на несколько месяцев. Порой врачи теряли всякую надежду. А он молчал. Лежал и, не отрываясь, смотрел на склон горы. Он был спокойный, послушный больной, со всеми вежливый. Друзья не забывали его: каждый день кто-нибудь обязательно приходил к нему — Домбаи, Маргит, Кара, Шалго. Кальман понимал все, что ему говорили, — что Шандор стал парторгом завода, что он женился на Маргит. А когда Маргит сказала ему, что ждет ребенка, задумчиво улыбнулся. Знал, что Откар Шалго занимается теперь розыском скрывающихся фашистов, помогает в этом Эрне Каре. Откуда-то он даже знал, что Шалго — секретный сотрудник отдела Кары. Однажды его навестил и профессор Калди. Профессор сильно постарел, поседел, ссутулился, лицо у него было усталое, осунувшееся. Они молча смотрели друг на друга и без слов понимали не высказанные вслух мысли, скрытые чувства.
В одну из ночей возле постели Кальмана дежурил Кара.
— Ты должен поправиться, — сказал он с теплотой в голосе.
— Я и сам хочу поправиться.
— А поправиться ты сможешь в том случае, если забудешь.
— Я не могу забыть.
— Должен. Будешь снова учить детей.
— Я не хочу учить. Не умею.
— Ты должен встать на ноги, Кальман.
— Помоги.
— Какой предмет ты не любил больше всего, когда был студентом?
Кальман долго молчал, раздумывая.
— Математику и физику, — наконец сказал он.
— Значит, тебе нужно изучить их. Именно их. Ты должен преодолеть свою слабость.
Кальман кивнул в знак согласия.
Затем для Кальмана наступили трудные годы. Он поступил в Политехнический институт и стал грызть гранит науки. Бедствовал, но с редким усердием занимался. В процессе учебы он начал открывать для себя совершенно новый, неизвестный ему прежде мир. Средства на жизнь он добывал переводами. Он совсем перестал интересоваться политикой и даже не знал, какие партии существовали в то время в стране и чего каждая из них хотела. Знал только, что коммунисты собираются строить социализм.
Кара уже больше не жил у него, но иногда они встречались. Сходились вместе супруги Домбаи, Кара, а также Шалго. Спорили о политике, но Кальман в их споры не вмешивался. Прислушивался он к ним только, когда кто-нибудь из спорщиков заявлял, что американцы и англичане усиленно засылают в Венгрию своих агентов.
— Им это нетрудно, — говорил обычно Кара, — у них еще до войны была здесь широкая агентурная сеть.
— А если вы узнаете о ком-то, что он до войны был агентом англичан, что вы с ним сделаете? — спросил как-то Кальман с рассеянным видом.
— Посадим.
— Даже в том случае, если он ничего для них не сделал?
— Такого не бывает, — возразил Кара. — Факты говорят о том, что, пока англичане и американцы вместе с нами сражались против фашистов, их разведки уже насаждали у нас свою агентуру для работы против Советского Союза; больше того, в последние месяцы войны они откровенно сотрудничали с гестапо. Некоторые из их агентов выдавали коммунистов эсэсовцам.
— Такие, как, например, мой дядя? — переспросил Кальман.
— Точно. Такие, как твой дядя.
— А вы не знаете, что сталось с ним?
— Говорят, погиб в Берлине, — сказал Кара.
— Вместе со Шликкеном, — добавил Шалго, до сих пор молчавший.
Несколько дней спустя Кальман встретился с Шалго. С севера дул холодный, пронзительный ветер. Кальман возвращался с вечерней прогулки по набережной Дуная. Ветер освежал, и он чувствовал себя бодрее.
— Послушайте, Шалго, почему вы до сих пор не выдали меня и не рассказали, что в конце концов я ведь тоже агент англичан?
— Потому что вы, Кальман, не агент. Вы окончили курсы английской разведки, но не для того, чтобы шпионить и бороться против народной демократии.
— Что же вы мне советуете? Сказать об этом Каре?
Шалго остановился, поставил ногу на чугунную решетку и, тяжело дыша от натуги, завязал шнурок. За последние месяцы он сильно располнел.
— Видите ли, Борши, — начал он, — если хотите послушаться моего совета, Каре об этом не говорите. И я объясню вам почему. Ваша откровенность причинила бы ему только лишние заботы: он любит вас, верит вам, но он не вправе один решать вашу судьбу. Для этого его власти недостаточно. А те, кому он подчиняется, не поверят ни одному вашему слову.
Итак, Кальман молчал. Объяснение Шалго показалось ему логичным, тем более что он чувствовал себя чистым, незапятнанным, так как не совершил никаких прегрешений против республики.
Через несколько дней Кальмана Борши неожиданно вызвали на проспект Андраши, 60.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92