Так что на улицу он вышел успокоенный, с облегченным сердцем.
Кальман продолжал учиться и очень редко виделся со своими старыми друзьями. Домбаи перевели на периферию, а Кара уехал на учебу в Советский Союз. В Будапеште у Кальмана остался один-единственный друг — профессор Калди. Профессор уже не преподавал в университете и жил уединенно в своей вилле на Розовом холме. Эту виллу он получил уже от государства. Ни в одну из партий он так и не вступил. В деньгах не нуждался, так как хорошо зарабатывал, публикуя свои научные труды. Кальман навещал его примерно раз в месяц, и тогда их дискуссии затягивались глубоко за полночь.

Осенью сорок девятого года — к этому времени он уже закончил пятый курс — как-то поутру его вызвали в деканат. Спросили, знает ли он Эрне Кару, а когда Кальман подтвердил, что знает, его забрали. Три дня длился допрос. Допытывались: что он знает о Каре? Только хорошее. Но хорошее не интересовало следователей. Знал ли, что Кара помог бежать Шалго? Не знал. Он ничего не знал. И словно автомат повторял: Кара честнейший на свете человек. Кара чистый человек. Кара настоящий коммунист. В конце концов его послали к черту и велели убираться.
Домбаи допрашивали дольше, но и его отпустили на свободу.
Арест Эрне Кары и его осуждение будто обухом по голове ударили Кальмана. Во всем этом он видел лишь подтверждение правильности своего аполитичного поведения. Теперь он попросту бежал прочь от всякой политики, газет и журналов не читал, только научные труды. Впрочем, Шандор тоже сделался немногословным. Поступил учиться на вечерний факультет Политехнического института, а Кальман тем временем стал научным сотрудником одного исследовательского института.
3
Эрне Кара вышел из тюрьмы осенью пятьдесят четвертого года. Узнав об этом, Кальман немедленно позвонил Домбаи, и они вместе поехали к своему старому другу. Кара очень похудел и стал немногословен.
Когда Домбаи, не удержавшись, принялся ругать некоторых руководителей партии, Кара остановил его.
— Все это правильно, но какой толк от твоей руготни? Очень скоро все станет на свои места.
Он поблагодарил друзей за то, что в свое время они не дали против него никаких показаний.
— Это очень честно с вашей стороны, ребята. Вы и понятия не имеете, насколько мне это было приятно и что это значило для меня. — Узнав, что Шани учится в институте, Кара очень обрадовался.
Затем они остались вдвоем с Кальманом: Домбаи нужно было в институт.
Эрне обнял Кальмана.
— Ты не представляешь, Кальман, как я рад за тебя. Я вижу, ты на правильном пути. Женился?
— Боюсь, что я уже никогда не женюсь.
— Не интересуют женщины?
— В какой-то мере интересуют, но до сих пор я не встретил ни одной, которая заставила бы меня забыть Марианну.
Кальман действительно ни в кого не был влюблен. Зато в дни мятежа пятьдесят шестого года, к своему ужасу, он заметил, что в него влюбилась… Юдит Форбат, племянница профессора Калди, которой к этому времени исполнилось шестнадцать.
Когда в городе начались бои, Кальман тотчас же поспешил в дом Калди. Старый профессор очень обрадовался его приходу, а Юдит еще больше. Форбаты были в это время в Париже, куда они уехали еще до начала мятежа. Форбат устраивал выставку своих картин в одном из парижских салонов.
Юдит росла хорошенькой, рано созревшей как физически, так и духовно девушкой. Форбаты воспитывали ее в духе полной свободы, и она была посвящена во все тайны жизни. Дядя же обращался с ней как с равной. Калди, как когда-то и Марианне, привил Юдит любовь к литературе и изобразительному искусству. По утрам в воскресные дни она часто ходила с Кальманом на выставки. Кальман чувствовал, что Юдит привязана к нему, однако не думал о чем-либо серьезном и считал, что привязанность эта чисто родственная. Однако в этот день, войдя в ее комнату и увидев, как Юдит, словно обезумев, бросилась к нему на шею, обняла и принялась целовать, он перепугался. Сжал ее голову в ладонях и изумленно уставился на нее.
За окнами громыхал бой: автоматные очереди рвали на куски покрывало тишины, дребезжали стекла.
— Что с тобой, Юдит?
Девушка ничего не ответила. Видя изумление на лице Кальмана, она опустила голову, повернулась и молча вышла из комнаты.
Шли дни. Кальман становился все нервознее, потому что из города приходили слухи одни страшнее другого. Телефон не работал, поэтому Кальман не знал, что с друзьями, и он со все возраставшим беспокойством думал о Домбаи и Каре. Услышав от одного из соседей, что в городе ловят и вешают коммунистов, Кальман уже буквально не находил себе места.
Однажды во время обеда он сказал Калди:
— Господин профессор, мне нужно в Пешт.
— А что ты собираешься там делать? — Сухонького, напоминавшего сказочного гнома профессора, когда он склонялся к тарелке с супом, почти не было видно из-за стола. — Навести порядок? Думаю, там в тебе не нуждаются.
— Я должен узнать, что с Домбаи. Он мой друг.
— Ну что ж, поезжай, но будь осторожен.
— Я с тобой! — тоном, не терпящим возражений, заявила Юдит и встала из-за стола.
— Ладно, — согласился Кальман.
По городу шлялись вооруженные парни, всем своим видом давая понять прохожим, какие они сильные, непобедимые. У каждого на рукаве красовалась трехцветная повязка.
Дома у Домбаи встревоженная Маргит пожаловалась Кальману, что Шандор отказался прятаться, а между тем вчера утром уже приходили какие-то вооруженные люди, чтобы забрать его.
— Вооруженные? — переспросил Кальман и бросил взгляд на Юдит, спокойно сидевшую у окна и слушавшую их разговор.
Домбаи закусил губу.
— Давай выйдем на минутку в другую комнату, — сказал он Кальману и распахнул перед ним дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92