Хэллем побагровел. И сказал, еле сдерживаясь:– Слушайте, Денисон. Кто-то подменил содержимое. Это не вольфрам.Денисон позволил себе негромко фыркнуть.– А вы-то почем знаете?Вот из таких пустяков – мелочной досады и бесцельных уколов – рождается история.Такой выпад не мог бы пройти бесследно при любых обстоятельствах. Академические успехи Денисона, который, как и Хэллем, еще совсем недавно работал над диссертацией, были куда более внушительными, и он слыл подающим надежды молодым ученым. Хэллем это знал. Знал это и сам Денисон, – что было значительно хуже, поскольку он не трудился скрывать свое превосходство. Поэтому денисонское «а вы-то почем знаете?» с ударением на «вы» оказалось достаточной причиной для всего, что последовало дальше. Без этой фразы Хэллем никогда не стал бы самым великим, самым почитаемым в истории ученым – так выразился Денисон в своей беседе с Ламонтом много лет спустя.Согласно официальной версии в то знаменательное утро Хэллем, сев за свой рабочий стол, заметил, что серые запыленные крупинки исчезли (как и пыль на внутренних стенках колбы). Теперь за стеклом тускло поблескивал чистый темно-серый металл. Естественно, он начал исследовать…Но оставим официальную версию. Причиной всему был Денисон. Если бы он ограничился простым «нет» или только пожал плечами, Хэллем, скорее всего, опросил бы других своих соседей, а затем ему надоело бы заниматься таким, пусть и необъясненным, пустяком, он отставил бы колбу в сторону и не предотвратил бы трагического исхода (то ли постепенного, то ли мгновенного – это уже зависело от того, насколько задержалось бы неизбежное открытие истины), который и определил бы грядущие события. Но в любом случае тогда оседлал бы смерч и вознесся бы на нем к вершинам славы отнюдь не Хэллем.Однако, уязвленный до глубины души денисоновским «а вы-то почем знаете?», Хэллем взвизгнул:– Я вам докажу, что знаю!И он закусил удила. Теперь у него была одна задача – поскорее получить анализ металла в старой колбе, одна цель – стереть ироническую улыбку с узких губ Денисона, добиться, чтобы тот перестал презрительно морщить тонкий нос.Денисон не забыл их стычки, потому что брошенная им фраза принесла Хэллему Нобелевскую премию, а его самого ввергла в пучину безвестности.Откуда ему было знать (впрочем, тогда он все равно не придал бы этому ни малейшего значения), что Хэллем в полной мере обладал тем ожесточенным упрямством, в которое выливается страх посредственности уронить себя в собственных глазах, и что в данных обстоятельствах это упрямство окажется куда более действенным оружием, чем его – Денисона – блестящие способности?Хэллем начал действовать немедленно. Он отнес металл в лабораторию масс-спектрографий. Для него, специалиста по радиохимии, это был самый естественный ход. Он знал там всех лаборантов, он работал с ними и к тому же был напорист. Напорист до такой степени, что ради своего металла заставил отложить куда более важные и первоочередные задания.В конце концов спектрометрист объявил:– Это не вольфрам.Плоское сумрачное лицо Хэллема сморщилось в злорадной улыбке.– Чудесненько. Так мы и скажем вашему хваленому Денисону. Мне нужна справка по форме…– Погодите, доктор Хэллем. Я сказал, что это не вольфрам, но что это такое, я не знаю.– Как так не знаете?– Получается черт-те что! – Спектрометрист помолчал. – Этого просто не может быть. Отношение заряда к массе не лезет ни в какие ворота.– В каком смысле?– Чересчур велико. Не может этого быть, и все тут.– Ну в таком случае, – начал Хэллем, и независимо от руководивших им побуждений продолжение этой фразы открыло ему дорогу к Нобелевской премии (причем, возможно, и с некоторым на то правом), – в таком случае определите частоту его характеристического рентгеновского излучения и рассчитайте заряд. Это будет лучше, чем сидеть сложа руки и твердить, будто что-то там «невозможно».Когда спектрометрист несколько дней спустя вошел в кабинет Хэллема, на его лице были написаны растерянность и тревога. Но Хэллем не умел замечать настроения других людей и спросил только:– Ну как, установили вы… – но тут в свою очередь встревожился, покосился через коридор на Денисона и поспешил закрыть свою дверь. – Значит, вы установили заряд ядра?– Да, но таких не бывает.– Ну тогда, Трейси, рассчитайте еще раз.– Да я уже десять раз проверял и перепроверял! Все равно выходит чепуха.– Если ваши измерения точны, значит, это так. И нечего спорить с фактами.Трейси поскреб за ухом и сказал:– Тут поспоришь! Если я приму это за факт, значит, вы мне дали плутоний сто восемьдесят шесть.– Плутоний сто восемьдесят шесть? Что?! Плутоний… сто восемьдесят шесть???– Заряд – плюс девяносто четыре. Масса – сто восемьдесят шесть.– Но это же невозможно! Нет такого изотопа, И не может быть.– А я что вам говорю? Но такой получается результат. – То есть в ядре не хватает пятидесяти с лишним нейтронов? Плутоний сто восемьдесят шесть получить невозможно. Нельзя сжать девяносто четыре протона в одно ядро со всего только девяносто двумя нейтронами – такое вещество не просуществует и триллионной доли секунды.– А я что вам говорю, доктор Хэллем? – терпеливо повторил Трейси.Тут Хэллем умолк и задумался. У него пропал вольфрам. Изотоп этого элемента – вольфрам-186 – устойчив. Ядро вольфрама-186 содержит семьдесят четыре протона и сто двенадцать нейтронов. Неужто каким-то чудом двадцать нейтронов превратились в двадцать протонов? Да нет, это невозможно.– А как насчет радиоактивности? – спросил Хэллем, ощупью отыскивая дорогу из лабиринта.– Я проверял, – ответил спектрометрист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14