Вскоре я отпечатал документ для агентства «Джотто» о стоимости ремонта «Аркансьеля» и присоединил к нему смету ремонта Джорджа. Затем сбежал вниз по ступенькам, вышел через парадный вход ресторана, за которым виднелся неясный силуэт пилона «Цепь», и по булыжникам мостовой зашагал к зазывающим огням казино.
На широкой улице, тянущейся вдоль приморского бульвара, меня ожидал грузовой автомобиль: серый пикап «ситроен» с гофрированной кабиной. Я сел в него. Пахнуло тухлой рыбой. Кристоф на большой скорости повел машину по залитым светом улицам на северо-запад; вскоре дома поредели, сменившись заводскими корпусами, которые тоже вскоре стали встречаться редко, как и машины на дороге, а мы затряслись по унылой дороге с каменным ограждением и односторонним движением. Время от времени Кристоф оглядывался назад. Других машин не было. Виднелись лишь огни неясно вырисовывавшейся деревни: должно быть, она называлась Эснандес, судя по полузабытым картам. От побережья мелководного моря простиралась к западу фосфоресцирующая пустота ночи.
В конце дороги, перешедшей в проселочную, фары «ситроена» выхватили из темноты несколько яхт, укрывающихся в заливе возле обшитых досками лачуг торговцев устрицами и неогражденных емкостей для хранения цемента. Кристоф поставил машину на замощенную камнями площадку и погасил фары.
Мои глаза приноровились к темноте. На юге пылал красный костер Ла-Рошели, а со стороны моря игриво подмигивал остров Ре. За валунами стенки набережной хозяйничал прилив, и шуршащие черные слои воды покрывали решетки для мидий и устричные садки на отмелях пологого берега. В воздухе стоял запах гниющих водорослей и разлагающихся моллюсков.
Первым двинулся к эллингу вдоль стенки набережной Кристоф; его силуэт вырисовывался на фоне красного зарева Ла-Рошели. Он был худощав, прихрамывал: рыбаки смолоду зарабатывают артрит. На полпути к эллингу Кристоф поднял палку и постучал по бочке.
Послышался щелчок, словно открыли засов, и я проследовал за прихрамывающей фигурой в темный дверной проем.
Мне пришлось нагнуться, чтобы не задеть косяк низкой двери. Кто-то закрыл ее за мной, я ощутил запах смолы и на секунду погрузился в такую непроглядную тьму, что перед глазами поплыли красные круги.
Чиркнула зажигалка. Пламя медленно разгоралось, едва касаясь фитиля парафиновой лампы, и желтый свет озарил цементный пол, сети, аккуратно развешенные на веревочных стропах, и груду оранжевых буев в углу. Возле стола, сооруженного из старой двери, положенной на козлы, сидел в шезлонге темноволосый человек.
Я вдруг почувствовал, что сдерживаю дыхание. Затем облегченно вздохнул.
— Тибо! — сказал я.
Тибо был одет в старую голубую куртку, джинсы и морские ботинки. И похоже, не брился дня два. Он пожал мне руку на французский манер. Когда-то его рукопожатие было крепким, сердечным. Сейчас же приветствие было формальным, а ладонь — холодной и влажной на ощупь.
Наверное, из-за освещения его черная щетина казалась местами подернутой сединой, а кожа на лице еще плотнее обтянула скулы. Знаменитая веселая белозубая улыбка стала теперь угрюмой и растерянной, словно Тибо был застигнут врасплох.
— Мик, мне следовало бы знать, что ты разыщешь меня. Присядь.
Я сел на плетеную ловушку для ловли омаров, и в моей памяти всплыли золоченые диваны и воздушные потолки Мано-де-Косе.
— Тибо, что, черт побери, происходит? — очень тихо спросил я.
Он взял в руки бутылку и наполнил три стакана. Один из них протянул мне, другой — Кристофу. Судя по запаху, мне сегодня предстояло перебрать коньяка.
Тибо сел. Лицо его стало грустным, улыбка напоминала печаль циркового клоуна.
— Рад, что не порвал со своими корнями, — сказал он. — С рыбаками моего детства.
— Я не затем проделал такой путь туда, где ты прячешься словно крыса, чтобы выслушивать всякие глупости, — рассвирепел я.
Тибо отшатнулся словно от удара. Лицо его посерело. Это было к лучшему.
— Что ты здесь делаешь?
— Скрываюсь, — сказал он, скривившись.
— От кого?
— Я многим должен. И тебе тоже.
— Но нашей дружбе десять лет.
— А я вовсе не от тебя скрываюсь.
Тибо смотрел мне прямо в глаза.
— Тогда от кого?
— Да есть тут некоторые.
— От банкиров не скроешься.
— А, — протянул он. — Тебе ведь приходится с ними встречаться.
Да, от банкиров не скроешься.
Я вспомнил Жан-Клода, раскачивающегося под балконом на воротничке своей куртки.
— Значит, ты скрываешься от Артура?
От неожиданности Тибо опрокинул стакан.
— Кто такой Артур?
— Тот, кто заставил тебя потерять голову от страха.
Тибо понурился и промолчал.
— Что проку скрываться?
Тибо рассмеялся. Никогда прежде мне не доводилось слышать от него такого нарочитого смеха. Он поразил меня.
— Да чтоб остаться в живых до тех пор, пока появятся деньги.
— А, деньги! Да, ты знаешь, какие неприятности произошли с твоей новой яхтой?
— Неприятности? Какие же?
— Кингстон отвалился, — сообщил я. — Оттого, что кто-то сломал его, а потом склеил и поставил на место. Тебе ничего об этом не известно?
— Ничего не понимаю.
Я подробно объяснил ему, что случилось.
— Вот мне и полезли в голову всякие мысли о вероломстве. К примеру, что это ты сломал кингстон, чтобы получить страховку.
Тибо откинулся на спинку стула, глотнул коньяку и закрыл глаза.
— Я скрываюсь, а мои старые друзья неожиданно приходят к мысли, что из-за денег я способен пустить яхту на дно, не пощадив их жизней.
Воцарилась тишина. Фитиль лампы тихонько потрескивал, разбрызгивая масло.
— Что ж, поделом мне, — продолжил он. — Только это неправда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101