Он попытался отшутиться, но она настойчиво, с обидой повторила:
-- Я же спрашиваю тебя всерьез.
Тогда он, трезвея от неожиданного поворота событий, устало ответил:
-- Это же из блатного фольклора... Да и зачем женщине купаться в шампанском? Я думаю, это даже вредно, лучше уж с мылом...
И тут она взорвалась, словно пороховая бочка:
-- Эх ты, с мылом!.. А вот и не вредно! Я купалась, и не раз...
Рушан, не до конца осмыслив ее выкрик, и, конечно, не принимая его всерьез, ляпнул:
-- А что потом с шампанским делают, после купания?
Последовавшая реплика наконец заставила его поверить в серьезность полусумасшедшего разговора:
-- Да, я купалась в шампанском, а мои друзья, и тот, кто устраивал для меня это развлечение, черпали вино бокалами из ванны и пили за мое здоровье -- таковы традиции, так восхищаются красотой и прекрасным телом. Это так здорово, но, я вижу, тебе никогда этого не понять, не дано! Жил всю жизнь от получки до получки...
-- Ты это всерьез? И кто же он, столь тонкий ценитель женской красоты и шампанского из ванны? -- спросил он, не надеясь на ответ, все еще думая, что это ее очередной розыгрыш, -- он слышал от ребят о ее экстравагантных выходках в последние годы.
Но она, гордясь, с вызовом ответила:
-- Дато Гвасалия. Тот, кто по-настоящему меня любил и баловал. Не зря он имел кличку Лорд: цветы дарил корзинами, духи -- дюжинами, и это жемчужное колье -- тоже его подарок...
А он-то принимал жемчуг на ее шее за искусственный или даже за чешскую бижутерию... Но это теперь ничего не меняло: Рушан протрезвел окончательно. Легонько отодвинув ее в сторону, вмиг потеряв интерес к ней, к ее гибкому телу, он потянулся за рубашкой на спинке стула.
-- Ты куда? -- спросила она удивленно.
Рушан не ответил. Одеваясь, он думал -- сказать, не сказать, но в последний момент все же решился:
-- Знаешь, Валя, а я сегодня собирался сделать тебе предложение...
Ночная свежесть несколько остудила его. Домой он не пошел, чувствовал, что все равно не уснуть, решил погулять по сонному Мартуку -- через день он должен был уезжать. Дойдя до парка, где он видел Валю восемь лет назад крашеной блондинкой, Рушан вдруг рассмеялся, и этот неожиданный смех снял тяжесть с души. Он вдруг представил тесную ванную комнату, нашу унылую сантехнику и тусклый кафель, вечно щербатую, уже с завода, эмаль, блатных и воров с бокалами в руках, толпящихся у заполненной до краев шампанским ванны и плескающуюся в ней Валентину... Зрелище, действительно, получалось смешным, если не сказать, убогим, особенно в том случае, когда ванная комната могла быть еще и совмещенной с санузлом.
И вдруг все четко и ясно стало на место: и грубая папироса в ее холеных пальцах, и стеклянные глаза, глядящие мимо, и страсть, мгновенно переходящая в апатию, и странный блатной репертуар, и жемчужное колье, и даже ванна с шампанским...
Восемь лет назад, увлеченный девушкой с улицы 1905 года, он пропустил мимо ушей, когда кто-то из ребят, учившихся там же, в Куйбышеве, в летном училище, сказал мимоходом, что Валя потихоньку покуривает и покалывается, что путается в городе с самыми крутыми парнями, и вроде даже по какому-то уголовному делу проходила свидетельницей. Тогда он, озабоченный своими проблемами, не придал этим слухам значения, а теперь все выстроилось в логическую цепь...
И вот сегодня, спустя почти двадцать лет, вспоминая тот дивный вечер в Мартуке, когда он чуть не сделал Вале Домаровой предложение, Рушан понимает: в ту пору о наркомании говорить было не принято, как и о многом другом, словно это нас не касалось. Но поразило его -- и тогда, и сейчас, -- другое, не наркомания -- он встречал сколько угодно парней, увлекавшихся блатной романтикой, -- а то, что женщину, клюнувшую на эту приманку, он видел только однажды, и ею оказалась его возлюбленная, девочка, когда-то написавшая в школьном сочинении, что мечтает стать балериной...
Сегодня он знает, что Валя через два года после той летней ночи, вновь вернулась в Мартук. Вернулась с мужем-наркоманом, работавшим механиком в каких-то мастерских, но больше известным скандалами в больнице и аптеках из-за наркотиков, однако в ту пору уже многие знали, что колется и она. С такими наклонностями, да еще с завышенными притязаниями на свое положение в обществе, в маленьком местечке прожить трудно, и они скоро покинули дом на Советской, где одну летнюю ночь Рушан был по-настоящему счастлив, и он больше о ней никогда не слышал.
Хотя однажды, через несколько лет, за тысячи километров от Мартука, ему пришлось вспомнить и про жемчужное колье, и про ванную с шампанским.
XVI
Встреча с Валей помогла сделать и еще одно открытие, пусть связанное не лично с ним, а с его дядей, но все равно ведь это и его жизнь. Он узнал от Эммы Бобликовой, весившей все-таки не сто сорок два килограмма, а всего сто двадцать шесть, что свой знаменательный день рождения, двадцатипятилетие, его дядя Рашид отмечал некогда в доме ее мамы, -- так открылась ему еще одна детская тайна.
А в тот вечер Валя еще сказала беззлобно, что Славик Афанасьев никогда не станет горожанином, и она как в воду глядела. Года через два Славик вернулся из Алма-Аты домой, зарабатывал шальные деньги, ставя золотые коронки разбогатевшим землякам. Пить продолжал по-черному, поскольку наш народ иначе, чем бутылкой, отблагодарить не умеет, и вскоре после одной из пьянок, так и не протрезвев, умер. И ныне перечень тех, о ком они скорбят при встрече, заметно удлинился, и поминают они теперь всех общим списком, как на выборах.
Сегодня он знает о многих своих потерях, но никогда раньше не замечал, не задумывался о том, что лишился своего искреннего смеха к двадцати восьми годам, а может быть, даже раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125