- продолжал спрашивать Ананий, и такое детское любопытство сквозило в его дрожащем голосе, что все подозрения Евгений Анатольевича разом рассеялись.
- Слышно... - ответил, усмехнувшись. - Спасибо тебе... Что теперь?
- А... об чем оне? - Ананий покрылся краской, это даже в полутьме чердака заметно было.
- Об чем? - повторил Евдокимов. - Об том, самом, самее которого не бывает.
- Не доверяете, значит? - с обидой произнес Ананий. - Ладно. Я не в обиде. Служба есть служба... - в краешке глаза искорка промелькнула - не то сожаление, не то насмешка, и все подозрения разом вернулись к Евгению Анатольевичу.
- Слушай... - начал, прищурившись. - Ты мне все время кажешься знакомым. Ну, будто я тебя раньше видел? Где-то?
- Вполне, - отозвался охотно, кивая. - А как же? Человек с человеком все время встречается... - и снова искорка.
"Ах, ты, шкворень чертов... - раздраженно подумал Евгений Анатольевич. - Сейчас я тебя выведу на чистую воду!"
- В чем дело? - сдвинул брови. - То ты - рыхлый, толстый. То собранный, даже могучий какой-то? Это как?
- А никак, ваше высокородие, - беспечно махнул ручкой. - Это опосля прояснится, если вообче прояснится. Не станем напрягаться, всему свое время, значит...
И Евдокимов почувствовал, как где-то глубоко-глубоко внутри возникает нечто холодное и липкое. Понял: лучше не продолжать.
...Проводив надворного советника к выходу, Ананий поднялся на второй этаж, к дверям Мищука, и уверенно постучал согнутым пальцем. Потом отпер и распахнул дверь.
- Идемте... - повелительно бросил. - Я провожу вас в комнату Зинаиды Петровны и подожду в коридоре. Поговорите минут пять. Больше нельзя.
- А... в чем дело? - Мищук встревожено поднялся с постели. Что-нибудь... случилось?
- Случилось. Идемте...
Шел впереди, позвякивая ключами. Мищук вышагивал напряженно, мысли в голове роились самые неподходящие: "Дать ему сейчас по голове, отобрать ключи, забрать Зину..." и, словно угадывая опасность, Ананий проговорил, не оборачиваясь и не сбиваясь с шага:
- Не стоит, Евгений Францевич. Пустое. Внизу специальные люди. Вас не выпустят. Пропадете сразу.
Спина стала мокрой.
- Что... Что значит "сразу"? Болван?
- Я не болван и, замечу, что "сразу" означает сразу. А если вы окоротитесь - то не сразу. В вашем положении "не сразу" дорогого стоит...
Не ответил, что уж тут отвечать. Сказано прозрачно-однозначно. Только вот что Зине объяснить? Между тем Ананий (или кто он там был) открыл комнату Зинаиды Петровны.
- Как я сказал: пять минут.
И, оставив Мищука наедине с узницей, закрыл дверь на два оборота и начал неторопливо прохаживаться по коридору.
- Зина... Милая, добрая... - Слов не хватало, язык костенел, прилипая к небу. - Мужайся. - Как скверно на душе. Как скверно и страшно...
Она прижала кулачки к груди.
- Да неужто так плохо все? Ты пугаешь меня!
Улыбнулся вымученно.
- Я и сам испуган... Да ведь уже и поздно. Пугаться. Прости меня. Я виноват...
- Да в чем же, Господи? В чем?
- Я... Я втянул тебя. В это. И погубил. Прости. Жаль только, что так и не успел обнять тебя. Знаешь, Зина, ты всегда была единственной. Любимой. Желанной... Да ведь я пень. Дурак. Стеснялся, понимаешь? И боялся: а вдруг откажешь? Эх...
Она приникла к нему, гладил ее волосы, лицо, шептал что-то, чего и сам, наверное, не понимал, и так хорошо было, так благостно и спокойно...
- Ты... всегда так... нерешителен был... - говорила сквозь слезы. - А я думала: это ничего. Он такой славный. Я так люблю его, всегда любить буду. Всегда!
- Молчи... Господь все видит. И все знает.
Обнялись; будто из воздуха на пороге возник Ананий, заметно нервничая, сказал:
- Идемте.
Сойдя с поезда в Киеве утром, Барщевский, Красовский и Вера Владимировна решили ехать на Лукьяновку.
- Изнервничалась я что-то, - со слезой в голосе проговорила Чеберякова. - Будьте благовоспитанными мужчинами, проводите даму...
Довод был слишком убедительный, чтобы отказать. Поехали, по дороге Барщевский (сидел впереди один) повернулся к Николаю Александровичу, сказал убито:
- Теперь евреям в Киеве - конец! Да не им одним... И все вы, Вера Владимировна. Не понимаю. Так солидно все началось, так глупо заканчивается...
Вера пожала плечами, бросила на Красовского странный взгляд.
- Вы, господа, многого не знаете и не понимаете.
- Чего же именно? - не вытерпел Красовский.
- А того, что есть обстоятельства... - туманно изрекла Чеберякова. - И вам их не понять.
"Обстоятельства" ждали на Лукьяновке. Когда подъехали - увидели у дома Чеберяковой огромную толпу; стояли мужчины, женщины в черном, молчаливые дети; старухи и выли в голос, многие подносили к глазам платки, кто-то нараспев читал: "Со святыми упокой..."
- Господи... - одними губами сказала Вера, с хриплым криком срываясь с места. Неслась к дому дикими прыжками, словно волчица, которую приготовились забить егеря.
Красовский повернул к Барщевскому побелевшее лицо.
- Вы ведь правы оказались, теперь евреев ничто не спасет...
- Да что случилось?! - завопил Барщевский, теряя самообладание.
- Вы сидите здесь - от греха... А я сейчас узнаю... - спрыгнул на дорогу, быстрым шагом направился к дому.
Толпа молчаливо пропускала, один раз кто-то сказал в спину:
- Раньше надобно было меры принимать, ваше благородие...
Оглянулся, увидел непримиримое лицо, зло сжатые губы.
- Какие, какие меры, мать вашу так! Вы все молчите, я ничего не могу узнать, полиция изолирована - из-за таких, как вы! Чего молчишь?
Но непримиримый отозвался:
- Вас всех евреи купили, а мы теперь плоды вашей продажности пожинаем...
Влетел, уже плохо соображая, на второй этаж, здесь вой и всхлипывания звучали особенно громко и безысходно, с трудом протиснулся сквозь плотную людскую стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88