— Дочь Елены Ивановны, — сказал он неживим голосом.
— Сколько же ей!?
— Семнадцать.
— Какой ужас! — шепотом воскликнула Касатонова. Ей показалось, что эти слова будут наиболее уместными. — Какой кошмар! — проговорила она потрясенно.
— Елена Ивановна не знала.
— Мать ничего не знала?!
— Да... И вдруг все вскрылось. Оказывается, наш Балмасов втрескался по уши!
Седина в бороду, бес в ребро! Вот как бывает, Екатерина Сергеевна.
— А он женат?
— Конечно! Трое детей! Правда, живут они отдельно. В хорошей квартире, но отдельно.
— Но семью он не намерен был бросать?
— Ни в коем случае! И это еще не все... Девочка-то начала отдаляться от матери... Отчужденность. Не всегда дома ночует, запах спиртного... Оказывается, они с Балмасовым и в Греции побывали, и еще где-то... Не могу утверждать, но наш жизнелюб... — Балмасов? — уточнила Касатонова.
— Да, он... В общем, в Турции... Попробовали какой-то наркотик. И Леночка нашла у дочери этот наркотик. Представляете, что было дома?
— Какой ужас! Какой кошмар!
— Поэтому ее заторможенность вполне объяснима, дорогая Екатерина Сергеевна, — Цокоцкий скорбно покивал головой.
В это время раскрылась дверь, опять сантиметров на тридцать-сорок, в нее протиснулась секретарша и молча положила на стол перед Цокоцким стопку талончиков от повесток.
— Все в порядке, Леонид Валентинович, — сказала она и неловко остановилась в нескольких шагах от стола.
— Всех нашла?
— Да, они расписались, а повестки оставили себе.
— Никто не возмущался?
— Поворчали немного, но не более того.
— Спасибо, Леночка, — и Цокоцкий сдвинул всю стопку поближе к Касатоновой.
— Там просятся к вам... Несколько человек... Хромов, Рыбкин.
— Ну... если просятся, пусть войдут. Это наши бухгалтер и снабженец, — пояснил Цокоцкий Касатоновой. — Прекрасные специалисты!
— Я больше не нужна? — спросила секретарша.
— Нет-нет, все отлично, — Цокоцкий подбадривающе кивнул секретарше, отпуская ее из кабинета.
Едва секретарша вышла, в кабинет тут же один за другим вошли бухгалтер Хромов и снабженец Рыбкин. Оба настороженно посмотрели в сторону Касатоновой, потоптались у двери, не зная, как вести себя при постороннем человеке.
— Проходите, ребята, садитесь, — разрядил обстановку Цокоцкий.
Знакомьтесь, это Екатерина Сергеевна, представитель правоохранных органов.
— Вы в самом деле решили, что я из этих самых органов? — удивилась Касатонова.
— Шутка! — усмехнулся Цокоцкий. — Эта милая женщина принесла повестки к следователю. Те самые, под которыми вы только что расписались.
— Очень приятно, — склонил лысую голову бухгалтер. Обязательно придем.
Если сможем, конечно. Верно, Женя? — обратился он к Рыбкину.
Снабженец, не отвечая, развел руки в стороны, дескать, как получится, как получится.
Наступило молчание. И Рыбкин, и Хромов, сочтя, что представление закончилось, попросту ждали, когда Касатонова уйдет.
— Я немного рассказал Екатерине Сергеевне о нашем директоре... — Бывшем директоре, — поправил Рыбкин.
— И о его отношениях с Еленой Ивановной, — Цокоцкий кивнул в сторону двери, за которой скрылась секретарша. — Узелок получается забавный, но, видимо, других узелков и не бывает. Пусть уж ваши ребята разбираются.
— Разберутся, — кивнула Касатонова, чувствуя, что ей пора уходить — и снабженец, и бухгалтер молчали угрюмо и как-то настойчиво, непробиваемо.
— Кстати, мы все здесь пострадавшие, — Цокоцкий сделал рукой круг, как бы объединяя себя с Хромовым и Рыбкиным. — Всем нам крутовато досталось от Балмасова, а?
Подчиненные молча склонили головы.
— Крутовато — это как? — поинтересовалась Касатонова.
— Судьбы пошатнулись! — весело сказал Цокоцкий, — Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы.
Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! — куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью или же он и до этого принял хорошую дозу.
Касатоновой почему-то подумалось, что и эти вот пришедшие мужички из бухгалтерии и отдела снабжения тоже сейчас, сразу же после ее ухода, пропустят по хорошему стакану за упокой балмасовской души.
— Вы уже уходите? — фальшиво огорчился Цокоцкий, увидев, что Касатонова потянулась к своей сумке.
— Пора. Труба зовет! — Всего доброго, спасибо за помощь. Родина вас не забудет.
— Оставьте телефон, Екатерина Сергеевна! Мало ли чего... Вдруг рука дрогнет, номер наберет, а?
— О! Нет проблем! — и она быстро написала свой номер на первом подвернувшемся листке бумаги.
— Надеюсь, на просторах этого уголовного дела мы еще столкнемся, — не то спросил, не то попросил Цокоцкий.
— Наверняка! — уверенно ответила Касатонова и вышла из кабинета. — Всего доброго! — попрощалась она и с секретаршей.
Выйдя в коридор, Касатонова посмотрела в одну сторону, в другую и безошибочно направилась к лестнице. Но, спускаясь на первый этаж, остановилась на промежуточной площадке — что-то заставило ее остановиться. Прошли какие-то мгновения, пока она увидела, что здесь курилка и, как каждый курящий, едва вдохнув слабый запах папирос, окурков, дыма, тут же поняла, чего ей больше всего хочется в этот момент — закурить.
Касатонова осмотрелась, повесила свою сумку на кран батареи парового отопления, вынула пачку сигарет, щелкнула прозрачной зажигалкой и уже намеревалась было углубиться в свои скомканные мысли и подозрения, как вдруг услышала веселые голоса. По лестнице спускалась девушка, смеялась какой-то наверняка глупой шутке, потому что молодые и красивые охотно смеются именно глупым шуткам, находя в них нечто такое, что недоступно остальным — старым и некрасивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63