— Приятно слышать, — кивнул Убахтин. — Думаю, обязательно найдется человек, который в этом сможет убедиться.
— Вы сомневаетесь?!
— Работа такая, Екатерина Сергеевна, — Убахтин извиняюще развел руки в стороны. — За сомнения мне деньги платят. Я кормлюсь ими, сомнениями.
— Оно и видно! — сказала Касатонова заканчивая эту маленькую перепалку в свою пользу. — Оно и видно! — повторила она, увидев, что Убахтин собирается ответить еще что-то может быть более дерзкое. — Мне позвонили бандиты и сказали, что едут сюда, ко мне! — пояснила Касатонова Алексею. — Они хотели прямо немедленно, но я ответила, что принимаю ванну и не могу в мокром виде... — Теплые, однако, у тебя отношения с этими бандитами, — пробормотал Алексей. — Ты сказала, они согласились, теперь собираешься их как-то принять не то в мокром виде, не то в сухом... — Меня это тоже озадачило, — вставил Убахтин. — Какой-то в этом просматривается посторонний смысл.
— Да! А они ведь и мне звонили! — вдруг встрепенулся Алексей. — Я и забыл... Да-да, звонили.
— Когда?
— Сегодня утром.
— И что сказали? — Убахтин впился глазами в растерянное лицо Алексея. Они ведь должны были что-то потребовать?
— Так чтобы требовать... Не отложилось. Но настоятельно советовали поговорить... С тетенькой, как они выражаются. С Касатоновой Екатериной Сергеевной.
— О чем вы должны ней поговорить? — Гордюхин обладал способностью слышать главное и не обращать внимания на слова, за которыми стояло только задетое самолюбие — кого-то назвали тетенькой, кто-то усомнился в чьих-то там способностях, чего бы они не касались... — Не помню дословно. В комнате было шумно, пришли лотошники, брали книги, хлопали двери, какой-то дурноватый оптовик все не мог ни на чем остановиться... А тут звонок. Касатонова, спрашивают, твоя мать? Да, говорю, моя мать. А в чем дело? Дело, говорят, в том, что твоя мать должна вести себя так, как ей велят.
И никак иначе. А если иначе, то будет плохо. Кому? — спрашиваю. И ей, и тебе. А в чем это будет выражаться? — спрашиваю. Я поначалу не проникся этими угрозами.
— Что ответили? — спросил Убахтин.
— В слезах, говорят, будет выражаться. В кровавых слезах.
— Круто, — крякнул Гордюхин.
— Так-то оно так, — пробормотал Убахтин. — Но знаешь, Коля, мне все это кажется какой-то... любительщиной. Так ведут себя дети, которые играют в войну.
— Дети? — изумленно посмотрела на следователя Касатонова. — Вы сказали дети?! А труп Балмасова с пулей в голове?! А моя собственная разгромленная квартира? А пропавшие снимки, в которых вы никак не можете разобраться?
— Разберитесь вы, Екатерина Сергеевна!
— Разберусь!
Убахтин не успел ответить — в прихожей раздался звонок. На этот раз он был каким-то прерывистым, вроде неуверенным, будто кто-то сомневался, стоит ли ему звонить.
— Все по местам! — скомандовал Убахтин. Ребята в масках оттеснили Касатонову и Алексея в комнату, сами заняли уже привычные им позиции и замерли.
Убахтин на цыпочках подошел к двери, постоял секунду-вторую и только после этого решился посмотреть в глазок. И увидел совершенно пустую площадку.
Хотя на площадке не было ни души, снова раздался звонок. Убахтин растерянно оглянулся назад. Касатонова поняла его взгляд по-своему — проскользнув мимо бойцов, она посмотрела в глазок и тоже никого не увидела.
— Открываю? — спросила она у Убахтина.
— Подождите, — Убахтин обернулся к своим ребятам. — Только дверь откроется, сразу на площадку... Дальше сами знаете, по обстановке. Руки на стенку, ноги пошире и обыскать. Увидите в руках оружие — стреляйте. Готовы?
Вперед. Успокойте их, — Убахтин показал Касатоновой на дверь.
— Минуточку! Сейчас открою! — бодро сказала Касатонова и пошла к двери.
— Постойте, — сказал Убахтин. — Где пленка?
— Вот она, — Касатонова разжала кулачок и показала патрончик от кассеты.
Убахтин молча взял его, вынул пленку, снова надел плотную крышечку и вернул Касатоновой.
— Нас здесь достаточно много, — пояснил он. — Незачем рисковать. Кто знает, что мы увидим на этой пленке, если увеличим до размера кухонного стола.
— Как скажете, — и Касатонова раскрыла дверь.
И никого не увидела.
Вслед за ней рванулись ребята в масках и с короткими автоматами. Выскочив на площадку, они тоже замерли в недоумении. Кто-то из них взбежал по лестнице на следующий этаж, кто-то спустился вниз — никого не было. И только после этого Касатонова увидела прямо под дверным звонком перепуганного мальчонку, который прижимался спиной к выкрашенной стене.
— Ты звонил? — спросила Касатонова.
— Ну.
— Зачем?
— Вы что-то должны передать. Там ждут... Сказали, принеси, на мороженое получишь.
— Отдайте, — сказал Убахтин. — Пусть отнесет.
Схватив пластмассовый цилиндрик, мальчонка так быстро бросился вниз, так часто застучали его ноги по ступенькам — пока кто-нибудь сообразил, что делать, он был уже на первом этаже.
— За ним! — досадливо скомандовал Убахтин — поздновато, эх, поздновато сообразили, что к чему. Когда самый шустрый боевик выскочил на крыльцо, он увидел лишь, как мальчонка нырнул за угол, направо, опять направо. Грохоча тяжелыми подкованными ботинками боевик бросился следом, но было уже поздно.
Мальчишка пронесся сквозь кусты, выскочил на дорогу к стоявшим жигулям и сунул цилиндрик в кабину. Машина тут же рванулась с места. Видимо, стояла уже с заведенным мотором. И когда боевики в масках и с автоматами выскочили на дорогу, они увидели лишь удаляющуюся машину. Лучше бы они не выскакивали, лучше бы не показывались. А так сразу стало ясно, какая операция провалилась.
Убахтин выглядел подавленным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63