— Может, мальчика допросить? — обратился он к Касатоновой.
— Можно, — она передернула плечами. — Если больше некого, то можно и мальчика.
— Он не убежал? — спросил Убахтин одного из вернувшихся боевиков.
— Куда ему бежать, — нервно хохотнула Касатонова. — В соседнем подъезде живет. Васей зовут. Смышленный такой мальчик. Вежливый, всегда поздоровается. С мамой живет, папы у них нету. Поэтому охотно выполняет всякие поручения. И ничего, справляется. Как видите.
— Ладно, Екатерина Сергеевна, — сказал Убахтин. — Ладно. Пролетели, можно сказать. И на старуху бывает проруха. Будем и дальше тянуть наш нелегкий воз.
Вы, помнится, грозились назвать фамилию убийцы?
— Было дело.
— А сейчас что же, передумали?
— Передумала.
— Вас можно привлекать за недоносительство.
— Привлекайте.
— Не возражаете?
— Буду даже рада. Мне кажется, что в кутузке я буду в большей безопасности. Хотя кто знает, кто знает, — она горестно покачала головой, как бы возвращая всех к случившемуся конфузу.
Бестолково толклись в прихожей здоровенные ребята в масках и с автоматами, посрамленно молчал Гордюхин, маялся Убахтин. Касатонова вскинула голову, посмотрела на всех широко раскрытыми глазами, как бы радостно изумляясь такому количеству гостей в своей маленькой квартирке.
— Может быть, чай? Кофе? — спросила она, переводя сияющий свой взгляд с одного лица на другое. — Кто-то обещал принести пряники?
— Есть пряники, — отозвался Гордюхин.
— Нет уж, спасибо, — взял в себя в руки Убахтин. — У нас еще будет повод устроить чаепитие.
В этот момент зазвонил телефон.
Никто не сдвинулся с места. И Касатонова тоже стояла без движения, позволяя Убахтину самому принимать решение.
— Возьмите трубку, Екатерина Сергеевна, — наконец, произнес он.
— Слушаю, — сказала Касатонова, — Тетенька, — услышала она знакомый голос. — Ты напрасно с нами вот так... Мы же договаривались? Не надо бы так, тетенька, — даже с сожалением проговорил незнакомец. — Пустышку подсунула, ребенка обманула, костоломов полную квартиру наприглашала... А мы ведь предупреждали. Теперь разбирайся сама.
— С чем разбираться?
— Ну, ты даешь, тетенька! — хмыкнул неизвестный.
Касатонова повертела трубку в воздухе, как бы в растерянности и осторожно положила на аппарат.
— Кто? — спросил Убахтин, не выдержав молчания.
— Они.
— Чего хотят?
— Ничего. Выражают искреннее сожаление по поводу случившегося.
— Грозятся? — спросил Убахтин хмуро.
— Так чтобы очень, то нет, — Касатонова передернула плечами. — Но понять дают.
— Что дают понять? — с легким раздражением продолжал допытываться Убахтин.
— Намекают, что жизнь моя теперь немного стоит.
— Другими словами, — начал было Убахтин, но замолчал, остановленный лучезарным взором Касатоновой. Она некоторое время действительно рассматривала его с непередаваемым своим изумлением и, наконец, сжалилась.
— Юрий Михайлович, — сказала она. Вы говорите — другими словами? Какие могут быть другие слова в моем положении? Мне такие неизвестны. Называют, кстати, они меня исключительно вежливо — тетенька. Вам доступна оскорбительность этого обращения?
— Не вижу здесь ничего такого, что могло бы... — Напрасно. Тетенька — это, во-первых, уже не женщина. Во-вторых, это такая задрыга жизни, о которой в приличном обществе и упомянуть стыдно. А если уж говорить о жизни этого странного существа, то она не стоит и ломаного гроша.
И если что с этой тетенькой и случится, то человечество должно только дух перевести с громадным облегчением — наконец-то!
— Преувеличиваете, Екатерина Сергеевна, — неуязвимо ответил Убахтин, привыкший на своей службе слышать и более суровые слова.
— Конечно! — подхватила Касатонова. — Как и каждый человек, я преувеличиваю все, что касается моей личной жизни. И приуменьшаю все, что никоим образом не касается. В Индии целый поезд утонул — а мне хоть бы хны! В Турции землетрясение — а я как курила сигаретку, так и продолжаю курить! В Америке два небоскреба взорвали, а я? А я говорю — надо же, как жаль! И все. И больше ничего не говорю, потому что продолжаю с интересом смотреть похождения Коломбо.
— Кстати, Балмасов тоже любил эту передачу, — заметил Гордюхин, чтобы хоть как-то напомнить о своем присутствии.
— А вы знаете, чем это кончилось? — азартно подхватила Касатонова.
— Чем же это кончилось? — не понял Убахтин.
— Как чем? — Касатонова поворотила к Убахтину свой взор. — Труп в одной квартире, разгром в другой! И это еще не конец! Это только начало!
— Не надо преувеличивать, Екатерина Сергеевна, — повторил Убахтин неуязвимые свои слова — они хороши, между прочим, в любой обстановке и в любой компании. — Нам пора. Мы уходим. Не думаю, что они решатся снова сюда сунуться.
— Почему вы так решили? — спросил Алексей.
— А нет смысла. Пленка им уже не нужна.
— Почему?
— Она была им нужна до тех пор, пока лежала на дне сумочки Екатерины Сергеевны. Когда снимки были только у нее. Когда об этой пленке и об этих снимках знала только она. Теперь, когда они убедились, что все гораздо серьезнее... Пленка потеряла всякий смысл.
— Я тоже потеряла для них интерес? — спросила Касатонова с легкой обидой в голосе.
— Думаю, да, — безжалостно ответил Убахтин.
— Спасибо на добром слове.
— Но следствие интереса к вам не потеряло, — добавил Убахтин. — Даже наоборот. Наш интерес к вам возрос многократно.
— Надо же, — по тону Касатоновой чувствовалось, что ей все-таки приятны слова следователя.
— Надеюсь, в ближайшее мы с вами обязательно увидимся, — Убахтин сделал в сторону Касатоновой еле заметный поклон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63